Михаил Михайлович Пришвин - цитаты - страница 6
Историю великорусского племени я содержу в себе лично как типичный и кровный его представитель, и самую главную особенность его чувствую в своей собственной жизни, на своём пути – это сжиматься до крайности в узких местах и валить валом по широкой дороге... И я, ненавидя все это как интеллигент, в сокровенной глубине своей, тоже такой же точно, сокращаюсь с ругательством, а как получшеет, расширяюсь с песней и не помню зла.
Михаил Михайлович Пришвин
...Думал о нашем русском народе, сколько вынес он в своей истории холодов, сколько перетерпел и как ему теперь хочется жить. Есть ли ещё в Европе другой такой народ, кому так хочется жить? И если такой народ вооружён современным оружием и пуще оружия – организацией, небывалой в истории, то какая же сила может ему сопротивляться? Мы должны победить, и мне кажется, мы уже победили. (1 июля 1941 года с пометкой «19 день войны».)
Михаил Михайлович Пришвин
Зашел в сберкассу "Молодой гвардии", где я бываю в два-три года раз узнать, не перевели ли ненароком мне за что-нибудь деньги. В прошлый раз, три года тому назад, в этой кассе сидела молодая барышня совершенно одна. В глазах у нее была грусть, и, вероятно, под влиянием счастливой находки значительной суммы мне стало ее жалко, личико ее было такое милое.
- Вы здесь совсем одна! - сказал я ей.
- Да, я совсем одинока, - ответила она.
- Желаю вам, - сказал я, - выйти...
- Замуж? - поторопилась она угадать мое желание.
- Нет, зачем непременно выйти замуж, - ответил я, - выйти из одиночества, хотел я сказать.
Михаил Михайлович Пришвин
Будто солнце вышло из-за туч, так стало светло. Внизу Имандра, на которой теперь выступает много островов, за ней ― горы Чуна-тундра с белыми полосами снега, будто рёбрами. Внизу лес, а тут тундра, покрытая жёлто-зелёным ягелем, как залитая лунным светом поляна. Ягель ― сухое растение. Оно растёт, чтобы покрыть на несколько вершков скалы, лет десять. И вот этой маленькой берёзке, может быть, уже лет двадцать ― тридцать. Вот ползёт какой-то серый жук; вероятно, он тоже без крови, без соков, тоже не растёт.
Михаил Михайлович Пришвин
На рассвете дня и на рассвете года всё равно: опушка леса является убежищем жизни. Солнце встаёт, и куда только ни попадёт луч, ― везде всё просыпается, а там внизу, в тёмных глубоких овражных местах, наверное, спят часов до семи. У края опушки лён с вершок ростом и во льну ― хвощ. Что это за диво восточное ― хвощ-минарет, в росе, в лучах восходящего солнца! Когда обсохли хвощи, стрекозы стали сторожкими и особенно тени боятся...
Михаил Михайлович Пришвин
В плену у жизни. Кошмары, вчера было, а кажется, Бог знает когда, время сорвалось... в тёмной комнате на диване один лежу и думаю про какого-нибудь английского писателя, например, про Уэллса, что сидит он на своём месте и творит, а я, русский его товарищ, не творю, а живу в кошмарах и вижу жизнь без человека. Но и то и другое неизбежно ― и человек вне жизни, и жизнь вне человека. Я в плену у жизни и верчусь, как василёк на полевой дороге, приставший к грязному колесу нашей русской телеги.
Михаил Михайлович Пришвин
