Джордж Гордон Байрон - цитаты - страница 4
Всесильный Рок - глухой тиран,
Вселенской злобой обуян,
Творя на радость небесам
То, что разрушить может сам,
Тебя от смерти отрешил,
Бессмертья даром наделил.
Ты принял горький дар, как честь,
И Громовержец от тебя
Добиться лишь угрозы смог;
Так был наказан гордый бог!
Свои страданья возлюбя,
Ты не хотел ему прочесть
Его судьбу - но приговор
Открыл ему твой гордый взор.
И он постиг твое безмолвье,
И задрожали стрелы молний...
Ты добр - в том твой небесный грех
Иль преступленье: ты хотел
Несчастьям положить предел,
Чтоб разум осчастливил всех!
Джордж Гордон Байрон
Хочу я быть ребёнком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по лесам раздольным,
Качаться на морских волнах.
Не сжиться мне душой свободной
С саксонской пышной суетой!
Милее мне над зыбью водной
Утёс, в который бьёт прибой!
Судьба! возьми назад щедроты
И титул, что в веках звучит!
Жить меж рабов - мне нет охоты,
Их руки пожимать - мне стыд!
Верни мне край мой одичалый,
Где знал я грёзы ранних лет,
Где рёву Океана скалы
Шлют свой бестрепетный ответ!
Я изнемог от мук веселья,
Мне ненавистен род людской,
И жаждет грудь моя ущелья,
Где мгла нависнет, над душой!
Джордж Гордон Байрон
Должно бы сердце стать глухим
И чувства прежние забыть,
Но, пусть никем я не любим,
Хочу любить!
Мой листопад шуршит листвой.
Все меньше листьев в вышине.
Недуг и камень гробовой
Остались мне.
Огонь мои сжигает дни,
Но одиноко он горит.
Лишь погребальные огни
Он породит.
Могила жадно ждёт солдат,
Пока сражаются они.
Так брось назад прощальный взгляд
И в ней усни.
Джордж Гордон Байрон
Прощай, веселье в Лавалетте!
Прощай, сирокко, солнце, пот!
Дворец, где редко был я в свете,
Дома, куда опасен вход,
Ступеньки улиц, без изъятья
Всем, кто там был, предмет проклятья,
Купцы - банкроты каждый день,
Шумливой черни брань и лень,
Без писем почта, и болваны,
С других болванов обезьяны,
И ты, проклятый карантин,
Мне с лихорадкой давший сплин!
Для мистрисс Фрэзер наступил
Теперь черед. Ты ждёшь, читатель,
Моих похвал ей? Полно, кстати ль?
Когда бы я тщеславно мнил,
Что стоит капельки чернил
Моя хвала, - без затрудненья,
Конечно, я б для восхваленья
Стишок - другой ей посвятил;
Но здесь, могу сказать по чести,
Моей совсем не нужно лести:
Найдётся ей, уверен я,
Хвала получше, чем моя.
Джордж Гордон Байрон
Я боролся один с необъятной вселенной...
Метеорами счастья за грань завлечён,
Лишь раз побеждённый, отныне я - пленный,
Но скованный пленник был ужас племён!
Прощай же, о Франция! Если ж свободы
Святые призывы воскреснут в стране
И мёртвых фиалок заветные всходы
Опять зацветут, - не забудь обо мне!
Легионы восстанут на зов мой из гроба,
Я сумею ещё побороться с врагом!
Разбей эту цепь, - мы окованы оба, -
И к тебе возвращусь я избранным вождём!
Джордж Гордон Байрон
Рифм написал я семь томов
Для Джона Меррея столбцов .
Страсть воспевал я вдохновенно,
(Что нынче петь несовременно),
Кровосмешение, разврат
И прочих развлечений ряд,
На сценах услаждавших взгляды
И персов, и сынов Эллады.
Да, романтичен был мой стих,
И пылок, по словам других.
Чистосердечно иль притворно,
Но многие твердят упорно,
Что в подражаньях древним, - им
Стиль классиков невыносим.
Но я к нему давно привычен, -
И, - как-никак, - теперь классичен,
Но промах я уразумел
И, чтоб исправиться, запел
О деле более достойном -
Подобном славным, древним войнам.
Слагал я песни, как Нерон .
Я пел и что ж?.. Скажу без лести
Великой вдруг добился чести:
Четыре первые стиха
(Хотя они не без греха)
Наметили для переводов
Четырнадцать чужих народов!
Так меркнет блеск семи томов
Пред славой четырёх стихов...
Джордж Гордон Байрон
Когда был страшный мрак кругом,
И гас рассудок мой, казалось,
Когда надежда мне являлась
Далеким бледным огоньком;
Когда готов был изнемочь
Я в битве долгой и упорной,
И, клевете внимая черной,
Все от меня бежали прочь;
Когда в измученную грудь
Вонзались ненависти стрелы,
Лишь ты во тьме звездой блестела
И мне указывала путь.
Благословен будь этот свет
Звезды немеркнувшей, любимой,
Что, словно око серафима,
Меня берег средь бурь и бед.
Джордж Гордон Байрон
Пусть последний мой якорь сорвался,
Пусть исчез он средь мутных зыбей,
Пусть повсюду злой недуг ворвался -
Не согнусь пред судьбою своей!
Пусть клевещут бесстыдные люди,
Помогая жестокой судьбе -
Не пробить им закованной груди:
Ей защитой - мечта о тебе.
Из людей - ты одна мне не льстила,
Между женщин - осталась верна;
Ты в разлуке меня не забыла,
Клеветам не вняла ты одна,
Не стремилась за общим пороком,
Не слабела горячей душой,
За любовь не платила упрёком,
За добро не платила враждой.
Джордж Гордон Байрон
Джеффри поначалу сделал грубый промах, но затем сумел его исправить, а с тех пор, как осознал свою ошибку, он куда последовательнее в своей справедливой и достойной критике, нежели многие из тех, кто решительно объявляют себя моими приверженцами. Право же, он сделал для меня даже больше, чем можно было бы ожидать от человека, прежде открыто объявлявшего себя моим врагом...
Джордж Гордон Байрон
Ко всем глухой судьбы десницу
И Ненависть - земли царицу:
Все то, что правит средь живых
И с наслажденьем губит их,
Сперва замучив. Был ты Роком
Томим в бессмертии жестоком
И нес достойно свой удел.
Напрасно гневный Зевс хотел
Из глаз твоих исторгнуть слёзы:
Ты в небо слал ему угрозы,
А знал, что станет мягче он,
Открой ты, что не вечен трон
Царя богов. И приговор
Гремел среди пустынных гор
В твоем пророческом молчанье.
И понял - и познал он страх,
Но злую дрожь в его руках
Лишь молний выдало дрожанье.
Был твой божественный порыв
Преступно добрым - плод желанья
Людские уменьшить страданья,
Наш дух и волю укрепив.
Джордж Гордон Байрон
Шелли всё уговаривал Байрона докончить какую-то начатую им вещь. Байрон ответил с улыбкой: «Мой патрон и казначей Джон Мюррей утверждает, что пьесы мои никто не поставит. Мне это безразлично, я их писал не для сцены, о чём ему и сообщаю, а он в ответ пишет, что и стихи тоже не разойдутся: вот это уже худо, по части стихов у меня ведь просто «зуд в пальцах». Он всё требует, чтобы я вернулся «к старому стилю «Корсара», который так нравится дамам. Джон Мюррей прав, пусть он и несправедлив; всё, что я сочинил, действительно написано для дам - но не отчаивайтесь, вот будет мне сорок лет, и тогда их влияние на меня отомрёт естественной смертью, а я ещё успею продемонстрировать мужчинам, на что гожусь».
Джордж Гордон Байрон
