Владимир Георгиевич Сорокин - цитаты
Есть фантомные боли - это когда болит рука или нога, которых давно нет. Так вот Украина, Грузия и страны Прибалтики - это ампутированные части Российской Империи.
И когда они начинают болеть и чесаться, это Россию раздражает, она нервничает и делает такие поступки, которые вот сейчас почти поссорили её с западным миром.
Владимир Георгиевич Сорокин
... идея опричнины в современной России довольно ярко приживается. В этом, собственно, и сила этой идеи, что параноик Иван Грозный сумел заразить ею российскую власть. У неё, конечно, бывают латентные периоды и бывают обострения. Последние лет десять - период обострения. Но очень может быть, что до пика мы ещё не дошли.
Владимир Георгиевич Сорокин
Лично для меня литература отделена от жизни, мои произведения никак не связаны с тем, как я живу, люблю и верю. Весь мой опыт в литературе - это попытка снять с этой области некую мистическую паутину, которой она была окутана последние два века.
Мои опыты вызвали ярость у критиков толстых журналов, которые, как жрецы умершего бога - Великой Русской Литературы, стали изо всех сил делать вид, что он жив.
Литература - не стенобитная машина. Я не боролся с советской прозой, я просто её исследовал. Это был самодостаточный литературный эксперимент. На самом деле я не был диссидентом . Я боролся с самим собой и за качество своих текстов.
Владимир Георгиевич Сорокин
Мне кажется, что роман - это такая птица Феникс, которая умирает и возрождается бесконечное число раз. И, наверно, роман умрёт со смертью последнего читателя. В начале XX века все цитировали слова Ницше о том, что «Бог умер». Это ведь не означало, что умер Бог. Умерло некое старое представление о Боге. Бог жив, пока живы верующие. Так же и роман...
Владимир Георгиевич Сорокин
Я получаю колоссальное удовольствие, играя с различными стилями. Для меня - это чистая пластическая работа - слова как глина. Я физически чувствую, как леплю текст. Когда мне говорят - как можно так издеваться над людьми, я отвечаю: «Это не люди, это просто буквы на бумаге».
Владимир Георгиевич Сорокин
Германия оказалась в лучшем положении, чем Россия, потому что ей весь мир помог вырыть большую могилу и всех нацистских чудовищ прошлого сбросить туда и закопать. А у нас их Ельцин отодвинул в угол и забросал опилками, мол, сгниют сами. Оказалось, что не сгнили, а ожили как зомби.
Владимир Георгиевич Сорокин
У нас ведь государство - это живое существо всегда было. Как медведь. Сейчас медведь лежит в берлоге, и со стороны видно, что он вроде жив. Шкура поднимается и опускается. Он как бы дышит. Как бы! Потому что внутри он набит паразитами, а не живой плотью. Они там шевелятся, выжирая последнее. А мы всё ещё принимаем это движение за естественное дыхание.
Владимир Георгиевич Сорокин
Сдаётся мне, ежели подойти к укоренению в госструктурах феномена мужественной любви онтологически, то властная вертикаль наша давно уже не токмо казённой ответственностью укрепляется. Но и мужественной нежностью. И в этом - обновление конструкции старой вертикали. А может, рискну высказать предположение, что это уже несущий элемент всей госпирамиды. А по-русски говоря: фундамент. Один опальный политолог не так давно в Нетях порассуждал на эту тему. Мол, русская вертикаль власти во все времена была колом, на коем сидела туша страны нашей; сперва, дескать, кол тот был дубовый, потом осиновый, берёзовый, чугунный, стальной, железобетонный, пластиковый. А теперь стал он живым. Вполне точное умозаключение. Ибо лучше на теплокровном торчать, чем на пластиковом.
Владимир Георгиевич Сорокин
За последние 15 лет в России образовалась уникальная ситуация, которой у нас не было никогда раньше. Писатель может что угодно написать, издатель - напечатать, а читатель - купить, прочитать и поставить на полку. Эта ситуация завораживает и потрясает. Многие с этим потрясением не справились - я имею в виду писателей подполья. Они всплыли, как глубоководные рыбы, глотнули воздуха - и их разорвало.
Владимир Георгиевич Сорокин
Россия - очень богатое поле для альтернативной истории. Потому что никто в нашей стране, начиная от президента и кончая последним бомжем, не знает, что с ней будет. И для писателя это, безусловно, Эльдорадо. Это русская метафизика. Я много раз говорил: мы живём между прошлым и будущим. Мы не чувствуем настоящее, потому что мы либо вспоминаем, как было хорошо или, наоборот, как было плохо, либо гадаем на кофейной гуще о будущем.
Владимир Георгиевич Сорокин
Да, были разговоры, что я разрушаю русскую литературу. Нет, я её не разрушаю, я ей обновляю кровь, пускаю старую, гнилую, и вливаю новую. Потом я, конечно, расчищал место - надо было сдвинуть в сторону «совок», а для этого нужно было взорвать несколько литературных атомных бомб, что я в 1980-е годы и сделал.
Владимир Георгиевич Сорокин
Когда мне позвонили и рассказали про этот перформанс - перед Большим театром, - я понял, что попал в сюжет одного из собственных рассказов, и относился к этому соответственно - иронично. Но когда «идущие» пришли ко мне домой под видом рабочих и показали заказ: навесить на окна тюремные решетки, - это меня отрезвило. А где-то через неделю на меня было открыто уголовное дело. Мило, правда?
Владимир Георгиевич Сорокин
Почему Сталину так легко удалось раскрутить маховик насилия? Потому что было много людей, которых оно не удивляло. Крепостное, холопское сознание, готовность к насилию и унижению. Причина - запоздалая крестьянская реформа, которая опоздала лет на пятьдесят. Александр I её не провёл, побоялся. А потом уже было поздновато...
Владимир Георгиевич Сорокин
Мне кажется, что мы, русские, давно научились использовать хаос как некую силу. То есть, интеллигенция и писатели используют его как вдохновляющую энергию. А граждане борются с ним при помощи водки и мата. Они его заговаривают матом, а при помощи водки они приручают его, делают домашним животным. А власть тоже использует русский хаос. Я думаю, что в этом у неё большой опыт. Хаос помогает ей воровать, например. На хаос можно очень многое списать.
Владимир Георгиевич Сорокин
Я - любитель, а не профессионал. У меня отношение к этому процессу как к сугубо приватному занятию. Для меня - это род терапии щит от социума, попытка борьбы со своей психикой. Для меня текст и процесс писания - это транквилизатор, который многое глушит и позволяет забывать об ужасе этого мира, в котором мы оказались (я имею в виду не советский мир, а просто эту реальность).
Владимир Георгиевич Сорокин
