...всякий композитор, находящийся в обществе, одним только видом своим вызывает у окружающих приступы острейшей жалости и сочувствия. Да и что тут лишнего говорить, когда почти все они худы до полного безобразия или наоборот, чрезмерно раскормлены, многие с трудом передвигаются, шатаются из стороны в сторону и поминутно падают лицом об стену. Кроме того, композиторы почти всегда лысые, или по крайней мере очень хотят выглядеть лысыми, но у них из этого ничего не получается. Или же наоборот, они чрезвычайно не хотят быть лысыми, но при этом непременно становятся плешивыми как молодые свиньи. Одним словом – беда, что уж тут и говорить... Всё равно всего не перескажешь.
Юрий ХанонСвязанные темы
беда вид всякий жалость как композитор кром лицо лишнее мера многие молодой один они пря полный приступ свинья свое слово стен сторона тот труд тут этотПохожие цитаты
Я не против рока, скажем, Гребенщикова, но таких людей очень мало. А остальные? Вчера родились, сегодня уже обличают. А хоть какое-то представление об изначальной природе вещей ты имеешь? Уж переживи хоть что-нибудь, перестрадай, а уж потом обличай. Или, по крайней мере, не возносись так высоко в своем обличительстве. Нет, всё напрокат, без болевого опыта.
Ну, нельзя же пройти мимо Чехова к Хармсу. Параллельщики и постмодернисты сразу играют в модерн, абсурд. Но ведь к этому надо прийти, а то получается так задорно, так боевито, так жалконько и всё, как бы с конца. Время вроде бы не наступило, а просто возникло ни с того ни с сего.
Леонид Алексеевич Филатов
Не знаю, как для кого, но для меня Переделкино ― это прежде всего место, где жил Пастернак. Может быть, отчасти из-за поразительной топографической точности его стихов, в которых и водокачка, и ручей, и мостик, и чуть ли не железнодорожное расписание («а я шел на шесть сорок пять»), и переделкинское кладбище («я вижу из передней в окно, как всякий год, своей поры последней отсроченный приход»). Как-то ранней весной я подошел к этому кладбищу и хотел подняться к его могиле прямо с шоссе, но между оградками было слишком тесно и еще не высохла густая грязь. Во многих оградках шла та спокойная, неторопливая кладбищенская работа, где уже нет места горю, а лишь легкая печаль витает над житейским трудом.
Борис Леонидович Пастернак
Была в Верховном Совете так называемая Межрегиональная депутатская демократическая группа под руководством Афанасьева, Гавриила Попова. Они постоянно и лили водичку на мельницу США, а Горбачёв вообще ещё до вступления на должность генсека предал СССР. Он ещё раньше съездил к Тэтчер и к Александру Яковлеву, тогда ещё послу СССР в Канаде, который был ярым антисоветчиком. А потом Горбачёв «обрабатывал» каждого в отдельности, и никогда - при всех. Министр сельского хозяйства СССР Месяц Валентин Карпович рассказывал мне, что Горбачёв вызывал его и всё говорил, как хорошо живут в Канаде, а мы тут, дескать, с этим социалистическим строем...
Дмитрий Тимофеевич Язов
Да, это легкомысленное и (на сей раз по крайней мере) бесталанное направление видим мы в стихотворении «Разговор», странно, однако, это какое-то спокойное отрицание древней жизни предков; странно, если говорить об этом серьёзно. Это указывает нам на обширную литературную теплицу, где искусственный жар выгоняет многие бледные растения, не говоря о том, что производит он много незначительной, пустой травы, мха и плесени; теплица губит растения, может быть, твёрдо и крепко в другом образе возникнувшие бы на родной почве, под открытым небом, на чистом воздухе. Не знаем, впрочем, погибло ли что в таланте автора, но во всяком случае его стихотворение «Разговор» произведение тепличное.
Константин Сергеевич Аксаков
Есть один лишь ангел света, способный осилить демона зла. Это светлый ангел - дух музыки, который часто и победоносно вздымался из души моей, при звуках его мощного голоса немеют все земные печали.
- Я всегда, - заговорила советница,- я всегда полагала, что музыка действует на вас слишком сильно, более того - почти пагубно, ибо во время исполнения какого-нибудь замечательного творения казалось, что всё ваше существо пронизано музыкой, искажались даже и черты вашего лица. Вы бледнели, вы были не в силах вымолвить ни слова, вы только вздыхали и проливали слёзы и нападали затем, вооружаясь горчайшей издёвкой, глубоко уязвляющей иронией, на каждого, кто хотел сказать хоть слово о творении мастера...
Эрнст Теодор Амадей Гофман
