Вот молодые одесситы. Они читают колониальные романы по вечерам, а днём они служат в самом скучном из губстатбюро. И потому что у них нет ни визы, ни английских фунтов - поэтому Гехт пишет об уездном Можайске, как о стране, открытой им и не изведанной никем другим, а Славин повествует о Балте, как Расин о Карфагене. Душевным и чистым голосом подпевает им Паустовский, попавший на Пересыпь, к мельнице Вайнштейна, и необыкновенно трогательно притворяющийся, что он в тропиках. Впрочем, и притворяться нечего. Наша Пересыпь, я думаю, лучше тропиков. По Ильфу, люди - замысловатые актёры, подряд гениальные. Потом Багрицкий, плотояднейший из фламандцев. Он пахнет, как скумбрия, только что изжаренная моей матерью на подсолнечном масле. Он пахнет, как уха из бычков, которую на прибрежном ароматическом песку варят мало-фонтанские рыбаки в двенадцатом часу июльского неудержимого дня. Багрицкий полон пурпурной влаги, как арбуз...
Исаак Эммануилович БабельСвязанные темы
актер арбуз балт бычки вечера виза влага голос двенадцатый день другое как люди масло матерь мельница молодой моя нет одессит они пересыпь песок подряд полон пот роман рыбак сам скумбрия страна тропики уха фламандцы фунты хороший час чистыеПохожие цитаты
Если три-четыре месяца я сижу в Москве, это для меня все равно, что сидеть в эмиграции. Какой тогда смысл жить здесь, когда гораздо комфортнее жить в Мюнхене и в Париже? Настоящая русская жизнь развивается именно там, следить за тем, какие процессы происходят сейчас в России, можно только держа руку на пульсе провинции. Я стараюсь всегда ездить не в купейных, а плацкартных вагонах, чтобы как можно с большим числом людей поговорить или хотя бы послушать, о чём они говорят. Потом, когда я возвращаюсь в Москву и беседую со своими московскими интеллигентными приятелями, они мне порой кажутся просто инопланетянами, настолько они не понимают, в какой стране живут. Они живут в Москве, в ближнем Подмосковье, три-четыре раза в год ездят в загранку на какой-нибудь симпозиум и - вместе с тем, пытаются решать судьбы России, моделировать её социальное устройство - такая ничем не подкреплённая и не оправданная самоуверенность.
Юрий Михайлович Кублановский
Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы... Планетарный же злодей, осененный знаменем с издевательским призывом к свободе, братству, равенству, высоко сидел на шее русского «дикаря» и призывал в грязь топтать совесть, стыд, любовь, милосердие... Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?
Иван Алексеевич Бунин
Когда я говорил, что к 1-му мая надо, чтобы все работали, я имел ввиду, что вы им должны предложить работу. И если он не хочет на работу, значит в списки его. Значит, его в списки, потому будем определяться, что с ним делать. Это не значит, что мы к 1-му мая создадим новые рабочие места на вот это, на нефтепереработке или Гродно-Азот новый комбинат. Вот то, что я обсуждал. Нет, мы никогда этого не сделаем. Но я просто вас шевелю, чтобы вы людям предложили, правильно, и на селе сегодня много работы - автобус, бригада, повезли, заранее у вас должны быть объёмы, у вас есть люди, надо на это сконцентрировать людей, чтобы они собирали встречно объёмы работ. Вот объёмы работ, приехали, как я говорил в Минске, три площадки, девять площадок, люди пришли за работой в автобус, повезли в лес. День поработали, вы их накормили (говорю: приготовьте чашку супа для людей, дайте им перекусить), привезли домой. Пять дней отработали - два дня отдыхаем. Вот ваша зарплата.
Александр Григорьевич Лукашенко
Вторая по важности фигура во французском суде - адвокат. Как бы незначительно ни было дело, адвокат считает своим долгом многословие, пафос, широкие жесты, изыскания во тьме времен. Его слушают, как актёра в театре. И судят о нём, как об актёре. Впрочем, председателю это представление не мешает заниматься своим делом, переговариваться с сотрудниками, писать. Это не мешает ему по окончании речи качнуться направо и налево к двум другим судьям, древним старцам, мало чем отличающимся от египетских мумий, и небрежно произнести:
- Три года. Идите, мой друг. Уберите его, жандармы.
Немногим больше порядка во французском парламенте.
Красивый, полукруглый зал, обыкновенно на три четверти пустой. Депутаты, не слушая оратора, громко разговаривают друг с другом, пишут письма, читают. Оратор говорит не для них, а для стенограммы. Оживление бывает во время речи знаменитого оратора или по скандальному какому-нибудь поводу, в чём недостатка никогда нет.
Исаак Эммануилович Бабель
Как артист, я никуда не пропадал. Я работаю постоянно и много. На телевидении сейчас свои законы. Они приглашают, в основном, молодых. Главным стало шоу, развлечение. Выступления стали массовыми, с большим количеством людей на сцене, которые одеваются как-то странно и даже раздеваются перед зрителями. Это не те концерты, что были раньше целомудренные и несущие зрителям искусство. Сейчас же, наоборот, нет никакой морали в этих зрелищах, и людей не поднимают, а опускают в нравственном и духовном смысле. Поэтому такие артисты, как я (с талантом, но без наглости), сейчас на телевидении не нуж- ны. Но хочу сказать: чем меньше я появляюсь на ТВ, тем больше людей приходит на мои концерты. У нас постоянные аншлаги, и зрители идут на мои концерты с радостью. Некоторые примелькавшиеся на телеэкране «звезды» уже и поднадоели. И хочется чего-то другого. А у нас концерты живые, в постоянном контакте с публикой. Людям это нравится.
Ярослав Александрович Евдокимов
