Я считал это продолжающееся убийство беззащитных японцев ещё более отвратительным, чем убийство хорошо защищенных немцев, но по-прежнему не отказался от участия в нём. К этому времени война длилась столь долго, что я едва мог вспомнить мирное время. Никто из живущих ныне поэтов не в силах выразить ту душевную опустошенность, которая позволяла мне продолжать участвовать в убийствах, не испытывая ни ненависти, ни раскаяния. Я был дома, завтракал со своей матерью, когда утренние газеты принесли новость о Хиросиме. Я тотчас же понял, что это означает. «Слава богу!» - сказал я, зная, что мне больше не придётся никого убивать.