И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе, играли в футбол, и я эту карточку потерял. - Какой ужас! - сказала Нина. - Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это. Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, - мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году. - Я не могу найти карточку, - сказал я. - Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты. И в этот момент нас разъединили.» "Дорогой Вадим Николаевич! Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать.
Кир БулычёвСвязанные темы
быль вкус время второе год двор детские дорога игра как карточка лета месяц мечты момент надо октябрь подвал реальность сам сама середина случай сорок том ужас футбол хлебная эта это этотПохожие цитаты
Каждый мужчина, независимо от профессии, будь он певец, писатель, конструктор, режиссер, сегодня должен быть солдатом и гражданином. Именно таким человеком был Василий Слипак. Когда стране нужно было подставить свое плечо мужчины, гражданина, патриота, он это сделал, не думая ни о чем. Он - пример доблести и героизма. Он - большой украинец и большой певец. Мы познакомились с ним весной прошлого года, это было под Донецком, в районе населенного пункта Водяное. Сначала мы познакомились с нашим общим другом, Героем Украины Василием Киндратским, который весной прошлого года погиб в бою под Бутовкой. Василий Слипак очень сильно переживал смерть нашего общего друга. Такая же участь постигла и его. Доброволец не спрашивает: могу я погибнуть или нет. Он знает, что надо воевать. Доброволец не верит в возможность победы за столом переговоров. Не мы развязали эту войну, но нам ее заканчивать и нам побеждать.(2016 год.).
Василий Ярославович Слипак
Я был в Париже; мы устроили вечер памяти Брюсова. Когда человек умирает, вдруг его видишь по-новому ― во весь рост. Есть у Брюсова прекрасные стихи, которые кажутся живыми и ныне. Может быть, над его колыбелью и не было традиционной феи, но даже если он не родился поэтом, он им стал. Он помог десяткам молодых поэтов, которые потом его осуждали, отвергали, ниспровергали. При первой нашей встрече Брюсов заговорил о Наде Львовой ― рана оказалась незажившей. Может быть, я при этом вспомнил предсмертное стихотворение Нади о седом виске Брюсова, но только Валерий Яковлевич показался мне глубоким стариком, и в книжку я записал: «Седой, очень старый» (ему тогда было сорок четыре года). Записал я также: «Жизнь у него на втором плане», ― может быть, думал при этом о Наде, может быть, о революции; но уже наверно помнил его слова о том, что «всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов».
Надежда Григорьевна Львова
Я был в Париже; мы устроили вечер памяти Брюсова. Когда человек умирает, вдруг его видишь по-новому ― во весь рост. Есть у Брюсова прекрасные стихи, которые кажутся живыми и ныне. Может быть, над его колыбелью и не было традиционной феи, но даже если он не родился поэтом, он им стал. Он помог десяткам молодых поэтов, которые потом его осуждали, отвергали, ниспровергали. При первой нашей встрече Брюсов заговорил о Наде Львовой ― рана оказалась незажившей. Может быть, я при этом вспомнил предсмертное стихотворение Нади о седом виске Брюсова, но только Валерий Яковлевич показался мне глубоким стариком, и в книжку я записал: «Седой, очень старый» (ему тогда было сорок четыре года). Записал я также: «Жизнь у него на втором плане», ― может быть, думал при этом о Наде, может быть, о революции; но уже наверно помнил его слова о том, что «всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов.».
Илья Григорьевич Эренбург
Трудно понять китайцев и женщин.
Я знал китайцев, которые два-три года терпеливо просиживали над кусочком слоновой кости величиной с орех. Из этого бесформенного куска китаец с помощью целой армии крохотных ножичков и пилочек вырезывал корабль - чудо хитроумия и терпения: корабль имел все снасти, паруса, нес на себе соответствующее количество команды, причем каждый из матросов был величиной с маковое зерно, а канаты были так тонки, что даже не отбрасывали тени - и все это было ни к чему Не говоря уже о том, что на таком судне нельзя было сделать самой незначительной поездки - сам корабль был настолько хрупок и непрочен, что одно легкое нажатие ладони уничтожало сатанинский труд глупого китайца.
Женская ложь часто напоминает мне китайский корабль величиной с орех - масса терпения, хитрости- и все это совершенно бесцельно, безрезультатно, все гибнет от простого прикосновения.
Аркадий Тимофеевич Аверченко
«Give Peace A Chance». По-моему, великолепная песня. Написана, правда, всего лишь по случаю - Дня Моратория. Сам я в Вашингтоне тогда не был, но слышал, как ее пела многотысячная толпа демонстрантов. Для меня это был незабываемый, великий момент: все ожило, наполнилось смыслом. Я ведь довольно-таки агрессивен, хотя при этом застенчив. С каждой своей новой песней связываю большие надежды, а потом вдруг наступает момент, когда начинает казаться, что во всем этом нет никакого смысла. Все равно ничего не изменится. В конце концов, к чему сегодня можно стремиться? Превзойти Бетховена, Шекспира? Долго мучался сомнениями, а потом решил: нужно создать такую вещь, которая сменила бы «We Shall Overcome» на боевом посту. Почему, действительно, никто сегодня не пишет песен, предназначенных для того, чтобы их пели люди? Услышать «Give Peace A Chance» в качестве массового гимна было для меня огромным счастьем.
Джон Леннон
