Цитаты на тему «Русский» - страница 31
Русские в силу своей географии, истории, огромности главным считают государство. Пусть у русского крыша течёт в доме, корова недоена, коза померла, дети недоели, но он знает, что Москва - Третий Рим, а четвёртому не бывать. И он на коленях стоит перед иконой, молится на Москву и царя-батюшку и государство, которое - единственное! - способно его защитить.
Украина же - это страна беглых рабов. От царя, короля, князя, жены и любого беспредела. Здесь если семья работает хорошо, то вне зависимости государства - она выживет. Главное, чтоб никто не мешал. Поэтому главная ценность - свобода.
Юрий Витальевич Луценко
Меня кто-то называет нацистом, фашистом, но я со своей женой в браке уже 17 лет. Я всю жизнь говорю по-украински, она всю жизнь - по-русски, и это не мешает нам понимать друг друга. Украинский язык - для чиновников, для депутатов, для документов. Но русский язык - язык общения, за который никто никого преследовать не будет.
Олег Валерьевич Ляшко
Теперь, когда Лермонтова уже нет, а прекрасное дарование г. Майкова пока не обещает идти дальше антологического рода, - поэзия русская если не умерла, то уснула, как это всегда с нею бывает, как скоро тот, кому дано свыше быть её покровителем, или скончается во цвете лет, или изменит надеждам, которые подаст о себе.
Аполлон Николаевич Майков
Но она забыла еще об одном показателе: о той легкой и свободной поэтической дикции, которая свойственна лирике Шелли. Заботясь главным образом о формальном соблюдении всех имеющихся в подлиннике ритмических схем, она пыталась втиснуть в эти железные рамки всю сумму поэтических мыслей и образов Шелли, воссозданных в русском стихе. Для русского стиха эти рамки так тесны, что переводчице ― хочешь не хочешь ― приходится комкать его, кромсать и ломать, чтобы он хоть как-нибудь втиснулся в них. Меркурьева безжалостно втискивает стих за стихом в несгибаемые схемы просодии Шелли и даже не желает заметить, что каждый стих после такой операции оказывается исковерканным до смерти, что в нем нет уже ни живого дыхания, ни живой красоты!
Вера Александровна Меркурьева
В Германии какой-то профессор словесности, знающий русский язык, человек весьма ограниченный, презираемый своими слушателями, но очень много о себе думающий, однажды на лекции, разговорившись о богатство и благозвучии русского языка, привёл между прочим следующий пример:
«Когда я был в Риме, - сказал он пискливым, визгливо пронзительным дискантом, - две знакомые дамы предложили мне отправиться с ними в Колизей. Торжественность места, освящённого столькими воспоминаниями, так сказать, вдохновила меня, и я прочёл моим спутницам одно из прекраснейших произведений Пушкина. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что несколько ящериц и жаба выползли из норок своих и, с видимым наслаждением слушая эту дивную гармонию, помавали головками!».
Николай Алексеевич Некрасов
Дорого русскому сердцу имя Гоголя; Гоголь был первым нашим народным, исключительно русским поэтом; никто лучше его не понимал всех оттенков русской жизни и русского характера, никто так поразительно верно не изображал русского общества; лучшие современные деятели нашей литературы могут быть названы последователями Гоголя; на всех их произведениях лежит печать его влияния, следы которого ещё долго, вероятно, останутся на русской словесности.
Дмитрий Иванович Писарев
... стало известно, что [Пушкин] удалён из Петербурга; внутри России даже не знали - куда, за что? Но тем больше казалась поэтическою судьба изгнанника самовольного (как называл Пушкин сам себя), особенно когда он упоминал о себе в задумчивых, грустных стихах, то благословляя дружбу, спасшую его от грозы и гибели, то вспоминая об Овидии на берегах Чёрного моря. И вдруг новая превратность в судьбе его: он живёт в своей деревне, не выезжает оттуда, не может выезжать - и русский Овидий принял оттенок чуть ли не Вольтера в Ферне или Руссо в самовольном изгнании.
Ксенофонт Алексеевич Полевой
...Думал о нашем русском народе, сколько вынес он в своей истории холодов, сколько перетерпел и как ему теперь хочется жить. Есть ли ещё в Европе другой такой народ, кому так хочется жить? И если такой народ вооружён современным оружием и пуще оружия – организацией, небывалой в истории, то какая же сила может ему сопротивляться? Мы должны победить, и мне кажется, мы уже победили. (1 июля 1941 года с пометкой «19 день войны».)
Михаил Михайлович Пришвин
В плену у жизни. Кошмары, вчера было, а кажется, Бог знает когда, время сорвалось... в тёмной комнате на диване один лежу и думаю про какого-нибудь английского писателя, например, про Уэллса, что сидит он на своём месте и творит, а я, русский его товарищ, не творю, а живу в кошмарах и вижу жизнь без человека. Но и то и другое неизбежно ― и человек вне жизни, и жизнь вне человека. Я в плену у жизни и верчусь, как василёк на полевой дороге, приставший к грязному колесу нашей русской телеги.
Михаил Михайлович Пришвин
«Старинные русские странности. Отрывки биографии ***». Когда вы прочтёте статейку, вами овладеет горькое чувство: вы бы с наслаждением прочли или, вернее сказать, проглотили бы и роман в 10 частях, написанный так, а между тем должны удовольствоваться двумя страничками. Увы! грустное чувство возбуждают эти две странички: сколько было начато им!..
Александр Сергеевич Пушкин
Александр Сергеевич, как это вы могли ужиться с Инзовым, а не ужились с графом Воронцовым?» - «Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе; он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и неизвестным своим соотечественникам. Он уже не волочится, ему не 18 лет от роду; страсти, если и были в нём, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям. Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову От дурных стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаюсь, и силы нет отказываться. Слабость непозволительная.
Александр Сергеевич Пушкин
Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 90-ые годы. На вопрос: какой должна быть страна – сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первый – сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцами. С братьями. У меня отец – белорус, мать – украинка. И так у многих. Русские самолеты бомбят Сирию ... Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять ... Время сэконд-хэнд ... Теперь я не уверена, что дописала историю «красного» человека ...
Светлана Александровна Алексиевич
На съезде российских писателей в коридоре познакомили меня со славным писателем-патриархом Иваном Сергеевичем Соколовым-Микитовым, тончайшим знатоком и нашей русской природы, и нашего русского слова. Тут, конечно, разговор о весне, об охоте, о рыбной ловле. Я ввернул в разговоре, что вот, мол, мечтаю как-нибудь побывать в одном месте, называется что-то вроде Конакова. Иван Сергеевич руками всплеснул от неожиданности:
― Да у меня же там дом! А когда бы вы хотели?
― Поздней осенью.
― Это плохо. Я в это время уж в Ленинграде. Но вот сейчас я напишу записку моему племяннику Борису Петровичу. Вы просто так, погулять, отдохнуть?
― Что вы, я рыбак-подлёдник.
― Тогда попадаете в точку. Там действительно превосходные рыбьи пастбища.
Вот как! Ни больше ни меньше как рыбьи пастбища. Не просто водится рыба, не просто ее там много, а пастбища, то есть, значит, стада, табуны, косяки, отары.
Иван Сергеевич Соколов-Микитов
