Цитаты на тему «Биография» - страница 2
Шопен колоссально музыкален. Он несравненно музыкальнее всех современников, и с его данными можно было бы стать величайшим композитором мира, но, к сожалению, музыкальность эта не находилась в соответствии с широтой его умственного кругозора. История музыки знает такие случаи, когда эти две стороны не находились в соответствии. Поразительно в Шопене то, что он, как композитор, почти не эволюционировал. Чуть не с первого орus'а это был уже законченный композитор, с ярко определённой индивидуальностью. Это была гордая, высоконравственная натура, которая целиком отразилась в его творчестве. Можно, не читая биографии Шопена, рассказать её, изучив его сочинения, - настолько ярко это отражение.
Александр Николаевич Скрябин
Шопен колоссально музыкален. Он несравненно музыкальнее всех современников, и с его данными можно было бы стать величайшим композитором мира, но, к сожалению, музыкальность эта не находилась в соответствии с широтой его умственного кругозора. История музыки знает такие случаи, когда эти две стороны не находились в соответствии. Поразительно в Шопене то, что он, как композитор, почти не эволюционировал. Чуть не с первого орus'а это был уже законченный композитор, с ярко определённой индивидуальностью. Это была гордая, высоконравственная натура, которая целиком отразилась в его творчестве. Можно, не читая биографии Шопена, рассказать её, изучив его сочинения, - настолько ярко это отражение.
Фредерик Шопен
Странный встречается народ среди художников. Публика читает юмориста и покатывается со смеху, а сам он угрюм и в жизни никогда не смеется. С самою искреннею ненавистью писатель громит мещанство, а сам не живет как мещанин только потому, что живет как владетельный принц. Смеясь, умиляясь, любя, ненавидя, художник в творчестве своем искренне и сильно переживает соответственные чувства. А в жизни проявляет их очень мало. И в творчестве его нет никакой фальши! Этим он в корне отличается от художников неискренних, приноравливающихся, чувствующих про себя одно, а выражающих другое. Таких художников читатель раскусывает скоро и не стоит перед их биографией в недоумении, как перед биографией, например, Некрасова, Достоевского или Гейне.
Викентий Викентьевич Вересаев
«Новый фильм Вуди Аллена» - звучит как оксюморон. Почти восьмидесятилетний сценарист и режиссёр, снимающий, как машина, каждый год по фильму, давно уже поставил самоповтор на поток, виртуозно доказывая, что сможет всегда найти краски для воплощения своего нарциссического скепсиса. В «Жасмин» он смешал детали собственной биографии, финансовый кризис 2008 года с пьесой Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание». А на роль своего альтер эго выбрал Кейт Бланшетт, четыре года назад с большим успехом игравшую Бланш Дюбуа в спектакле. Правда, Аллен уверяет, что на сцене её не видел. Но это часть его обычной мифотворческой стратегии - притворяться чудиком, который плохо ориентируется в мире за пределами своего дивана.
Ирина Юрьевна Любарская
В моей биографии (не автобиографии) большое место должен занять Лермонтов. Лермонтов, Михаил Юрьевич, – в одном восприятии со
знакомыми вообще. Здесь роман, перемежающийся, вероятно, живой и поныне. Кажется с лермонтовского – не с юбилейного лермонтовского
1914-го, а с моего лермонтовского – 1913-го – начались мои более или менее ― организованные стихи: стихи Лермонтову, и стихи полные, конечно, лермонтизмов: ритм, словарь, героическая обстановка поэм.
Варвара Александровна Монина
Я ненавижу морализаторский пафос Гоголя, меня приводит в уныние и недоумение его абсолютная беспомощность в изображении девушек, мне отвратителен его религиозный фанатизм. Способность к словотворчеству не может служить настоящей связью между авторами, это всего лишь гирлянды и мишура. Его возмутили бы мои романы, он заклеймил бы бесхитростный, весьма поверхностный очерк его жизни, который я написал двадцать пять лет назад. Гораздо успешнее, потому что основана на более глубоком изучении, написана биография Чернышевского (в романе "Дар”), чьи работы мне представляются смехотворными, но чья судьба задела меня за живое гораздо сильнее, чем судьба Гоголя.
Владимир Владимирович Набоков