Цитаты на тему «Нота» - страница 2
Но что, значит, быть музыкальным? Ты не музыкален, если, боязливо уставившись глазами в ноты, с трудом доигрываешь свою пьесу; ты не музыкален, если в случае, когда кто-нибудь нечаянно перевернет тебе сразу две страницы, - остановишься и не сможешь продолжать. Но ты музыкант, если в новой пьесе приблизительно догадываешься, что будет дальше, а в знакомой уже знаешь это наизусть, - словом, когда музыка у тебя не только в пальцах, но и в голове, и в сердце.
Роберт Шуман
То же и с переводчиками. Современному читателю наиболее дорог лишь тот из них, кто в своих переводах старается не заслонять своей личностью ни Гейне, ни Ронсара, ни Рильке.
С этим не желает согласиться поэт Леонид Мартынов. Ему кажется оскорбительной самая мысль о том, что он должен обуздывать свои личные пристрастия и вкусы. Превратиться в прозрачное стекло? Никогда! Обращаясь к тем, кого он до сих пор переводил так усердно и тщательно, Л. Мартынов теперь заявляет им с гордостью:
.. в текст чужой вложил свои я ноты, к чужим свои прибавил я грехи, и в результате вдумчивой работы я все ж модернизировал стихи. И это верно, братья иностранцы: хоть и внимаю вашим голосам, но изгибаться, точно дама в танце, как в дане макабре или контрдансе, передавать тончайшие нюансы средневековья или Ренессанса - в том преуспеть я не имею шанса, я не могу, я существую сам!
Леонид Николаевич Мартынов
Музыку Ханон стал писать лишь за несколько месяцев до поступления на композиторский факультет. Это были четыре пьески, благодаря которым он «въехал» в консерваторию с большим скандалом. Он же (скандал) стал в дальнейшем сопутствовать каждому публичному исполнению ханинских произведений. Чёткое осознание того, что и зачем он делает, выделяет Ханона среди многих так называемых «одарённых молодых людей». Его особенность реализуется как полное подчинение жизни творчеству - «единственному способу длить собственное существование».
Особый «номинативный» стиль его произведений - музыкальных, литературных, живописных - можно определить как поиск грамматических корней жизни, когда функциональная значимость используемых структур гораздо шире и глубже, чем очевидное и яркое формальное новаторство. Вот несколько названий: «Приевшиеся жужжания памяти великих композиторов», «Концерт Глиэра для голоса с оркестром», «Так называемая музыка», «Убогие ноты в двух частях».
Юрий Ханон
Шекли в своих лучших проявлениях - не кто иной, как Шекли; он с какой-то гениальной безудержной изобретательностью, присущей исключительно ему, способен высказывать то, что сам, возможно, приблизительно назвал моральными соображениями. Есть также второй после лучшего Шекли, когда очевидно, что он не очень старается, тогда неправдоподобие его историй становится утомительным, и довольно часто добродушная нота становится кислой и насмешливой; на этом этапе он пишет как Джон Кольер в потрёпанной гротескной маске. Есть ещё и третий Шекли, не имеющий ничего от ауры Шекли...
Роберт Шекли