Цитаты на тему «Память» - страница 8
Что это за жизнь в поиске правды, которую одни называют смыслом жизни, другие - надеждой? Изводим себя и тех, кто с нами, пытаясь опередить время, ищем точку опоры в прожитом дне и, не обнаружив ничего, говорим, что жизнь - тяжела, трудна, невыносима. Бесконечные поиски, беспросветные терзания, а главная ошибка заключается в том, что мы не видим в жизни саму ее суть - любовь. С нее все начинается, с нею же все продолжается. Эта тонкая материя появляется, как мираж, обходит наши интеллектуальные капканы, убаюкивает контроль, забалтывает ум, обводит вокруг пальца память.
Эльчин Сафарли
Редкая ложь отмечена печатью своего создателя, и любой заядлый враг правды может пускать её тысячами, не будучи уличён в авторстве. К тому же как у самого низкопробного писаки всегда сыщутся читатели, так и у заведомого лжеца - охотники ему верить, а ведь часто достаточно, чтобы ложь хотя бы час почиталась за истину, и дело сделано, а больше ничего и не надобно. Молва летит на крыльях, правда, прихрамывая, плетётся вослед, и когда людям открывается обман - поздно: время ушло, маневр удался, лживое слово врезалось в память. А потом маши кулаками после драки - всё равно, что человек, нашедшийся с ответом, когда спор уже закончен и компания разошлась, или врач, сыскавший верное средство для больного, когда тот уже умер.
Джонатан Свифт
Исходно я хотел написать такую операционку, которую мог бы использовать вместо Minix. Мне не нужно было, чтобы она могла делать больше, чем Minix, но она должна была выполнять те функции Minix, которыми я пользовался, а также кое что еще. Например, в Minix не только была плохая эмуляция терминала, но и не было возможности перевести в фоновый режим программу, которой временно не пользуешься. И управление памятью было очень упрощенным – в Mac OS оно и сейчас такое, кстати.
Линус Торвальдс
Я был в Париже; мы устроили вечер памяти Брюсова. Когда человек умирает, вдруг его видишь по-новому ― во весь рост. Есть у Брюсова прекрасные стихи, которые кажутся живыми и ныне. Может быть, над его колыбелью и не было традиционной феи, но даже если он не родился поэтом, он им стал. Он помог десяткам молодых поэтов, которые потом его осуждали, отвергали, ниспровергали. При первой нашей встрече Брюсов заговорил о Наде Львовой ― рана оказалась незажившей. Может быть, я при этом вспомнил предсмертное стихотворение Нади о седом виске Брюсова, но только Валерий Яковлевич показался мне глубоким стариком, и в книжку я записал: «Седой, очень старый» (ему тогда было сорок четыре года). Записал я также: «Жизнь у него на втором плане», ― может быть, думал при этом о Наде, может быть, о революции; но уже наверно помнил его слова о том, что «всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов.».
Илья Григорьевич Эренбург