Цитаты на тему «Мои» - страница 16
Я любила Кабинет ещё за то, что он был местом, где готовилась самая лучшая часть семинаров и лекций - звучащая музыка. Возможность выбрать произведение, фрагменты, исполнение, которое хотелось услышать именно сегодня, предвкушение особого переживания, желание открыть студентам незнакомые сочинения, пробудить в них чувство причастности гениальной музыке и исполнению - вот что меня, действительно, больше всего волновало. Те несколько минут, когда в ходе лекций звучала музыка, были центральными, самыми важными в моих занятиях, и обычно лекцию строила так, чтобы мгновения звучащей музыки стали её кульминацией. В эпоху, когда домашние фонотеки были редкостью, консерваторский Кабинет звукозаписи с его изумительной коллекцией старинной, классической, современной музыки нас избаловал. Здесь воспитывался вкус, здесь шлифовались художественные критерии.
Людмила Григорьевна Ковнацкая
В мою задачу не входит помощь читателю. Мой диалог возможен только с теми, кто знает пароль и язык, на котором я говорю, и, разумеется, контекст культуры этого языка. К счастью, круг моих собеседников и читателей пусть и не столь широк, несмотря на европейские переводы, но весьма для меня содержателен. Впрочем, мне хватило бы Георгия Гачева, Симы Маркиша, Жоржа Нива и Евгения Витковского. Возможно, продаваться в супермаркете литературы не так уж плохо, рекламщики шустрят, продавцы суетятся. Но так уж получилось, что перефразируя Декарта, находясь в разных культурных измерениях, мы не подозреваем о существовании друг друга.
Леонид Александрович Латынин
Кажется, я назвала Вас развратным,
Заявила, что отныне я для вас мертва.
Что мою любовь Вы растоптали сами,
Что в душе только презренье и брезгливость...
Вы как-то сжались под моими словами,
Да изредка взглядывали по-детски боязливо!
Но когда я хотела одна уйти домой, –
Я внезапно заметила, что Вы уже не молоды,
Что правый висок у Вас почти седой -
И мне от раскаяния стало холодно.
Надежда Григорьевна Львова
Я ― тварь морская, рыба-идиотка,
и памятник себе, и маразматик.
Греби, рыбак, сюда! Качнулась лодка.
Я здесь, я здесь. Не упади, касатик!
Так этот мир бессмыслен и кромешен,
что рыб почти не стало ― я последний,
последний царь, запутавшийся в тине.
Вот, погоди, распутаюсь, и ― точка.
Возьмёшь меня за жабры, извлечешь
крючок из губ моих, положишь в сумку
и выпьешь за меня, за упокой
души моей. ― Как будто есть душа
у рыбы! Я ведь щука та еще.
А ты меня попробуй без червя
да на блесну. Я рыба-идиотка.
Лови меня, лови меня, лови!
Александр Николаевич Миронов
Тот, у кого недостаточно опыта и наблюдений, вряд ли может называть себя аниматором. Однажды, когда мы разрабатывали сцену с горящим огнем, часть моих сотрудников призналась мне, что они никогда не видели горящих дров. И я сказал им: «Останавливаем работу. Поезжайте и посмотрите». В тот момент я подумал, что, наверное, я очень старый. Потому что я помню то время, когда все японские бани топились при помощи дров. А сегодня ты просто нажимаешь кнопку.
Хаяо Миядзаки
- Я, Пху-Лалинь, книжных дел мастер, из первостепенного города Сы-Джоу. Я написал мандаринским слогом много книг, которые в прежнее время хорошо продавались. Теперь вкус публики испортился, цены на них совершенно упали, и я, продав остальной запас моих сочинений на обёрточную бумагу купцам, торгующим чаями с Кяхтою, из сочинителя книг сделался книжных дел мастером: бракую книги в издаваемом мною листке, который с наслаждением читают в лавках и харчевнях всего Поднебесья; покровительствую или разоряю книгопродавцев, смотря по тому, кто из них более мне заплатит; браню всё, что угрожает мне большим успехом в публике; хвалю то, что мне приносит пользу, и живу себе припеваючи. Таким образом я из книжного дела сделал мастерство, литературу превратил я для себя в ремесленную промышленность. В поднебесной империи не было до меня подобного примера: я первый получил звание книжных дел мастера за то, что мастерю их на славу.
Осип Иванович Сенковский
Дни тянутся мои грустны, бесплодны,
И с рокотом мятежных чувств моих
Иду среди рядов могил холодных
Друзей любимых и надежд былых.
Ничтожная толпа, тупое стадо,
Трусливые лжецы и торгаши,
От вашего все увядает взгляда:
Улыбка, вера и полет души.
Так перед кем же сердце я открою,
Кому спою о горечи моей?
И для кого пожертвую собою?
Возможно ль жить на свете без друзей?
Ованес Тадевосович Туманян
Харун (Аарон) сказал им до этого: «О мой народ! Вас искушают этим. Ваш Господь - Милостивый. Следуйте за мной и повинуйтесь моим велениям». Они сказали: «Мы не перестанем поклоняться ему, пока Муса (Моисей) не вернется к нам». Муса (Моисей) сказал: «О Харун (Аарон)! Когда ты увидел, что они впали в заблуждение, что помешало тебе последовать за мной? Неужели ты ослушался меня?» Харун (Аарон) сказал: «О сын моей матери! Не хватай меня за бороду и за голову. Я боялся, что ты скажешь: "Ты разобщил сынов Исраила (Израиля) и не выполнил моих наставлений"».
Харун
Сестра моя! Коль имя есть святей,
Тебе я дам его, как зов приветный.
Хоть я и молод, но не раз видал
Надменных царств и королевств крушенье.
И понял я: о, как ничтожно мал
Поток моих тревог, что мчал в кипенье
И в ярости свой дикий, пенный вал!
Скажу теперь я, обретя терпенье,
Что мы недаром груз скорбей своих
Несём - хотя бы ради них самих.
Джордж Гордон Байрон
Джеффри поначалу сделал грубый промах, но затем сумел его исправить, а с тех пор, как осознал свою ошибку, он куда последовательнее в своей справедливой и достойной критике, нежели многие из тех, кто решительно объявляют себя моими приверженцами. Право же, он сделал для меня даже больше, чем можно было бы ожидать от человека, прежде открыто объявлявшего себя моим врагом...
Джордж Гордон Байрон
Жесточайшие мои противники литературные были старые приятели, родственники или даже питомцы Грибоедова. За дружбу со мной Грибоедов приобрёл даже литературных врагов; он хохотал и говорил только: хороши ребята! Грибоедова просили, чтобы он развязался со мною... Признаюсь, что зато и я никогда не любил никого в мире больше Грибоедова, потому что не в состоянии любить более, почитая это невозможностью. Право, не знаю, люблю ли я более детей моих... Душа его была рай, ум - солнце.
Фаддей Венедиктович Булгарин
Крепко мне больно твоё приключение ( aventure), но это не сюрприз для меня. Даже кастрюльку с ядом, т.е. душу Сенковского, вскипятил Плюшар против тебя, рассказывая всё, что у тебя говорится. Проект сбыть тебя с рук составлен прошлой зимой.
А я, по моему пуделевскому проницанию, тотчас смекнул дело и стал расспрашивать Сенковского. Отчасти и я не верил лжецу Сенковскому, но я тебя предуведомил, как друга ! Попал ты в грязь, брат! Вопрос: почему я не пристал ни к Лексикону, ни к «Библиотеке»? Ведь Сенковский предлагал мне 6000 руб. Лучше честный кусок хлеба, нежели устрицы, облитые подлостью. Никогда не поддамся подлецам и не позволю жидку-французу командовать. Зубы расшибу каналье!
Фаддей никогда не изменит тебе. Скорее солнце переменит течение, нежели я изменюсь в моих к тебе чувствах. В нужде постою за тебя жизнью и имением, ибо я знаю тебя и люблю тебя со всеми твоими слабостями.
Фаддей Венедиктович Булгарин
Поскольку стирка обходится очень дёшево, я ношу по две рубашки за раз, а за неимением гардероба вешаю своё пальто на спину и обычно надеваю сапоги, подражая своему шведскому тёзке. Собственно, с тех пор как снег стал глубиной в два фута (и мне захотелось «Йельского мужичка» из трактира), я предложил их горничной Марджери, но у неё слишком толстые ноги, чтобы ими пользоваться, и мне сказали, что большая часть моих прихожан не менее солидна, и, несмотря на это, они отличаются ловкостью.
Чарлз Доджсон (епископ)
Познакомился с А. В. Дружининым, который стал меня расспрашивать о моих теперешних однополчанах Щ-х, с которыми он вместе воспитывался в Пажеском корпусе. С первого знакомства сошелся с весёлым М. Н. Лонгиновым, сохранившим ко мне приязнь до своей смерти...
Нередко Дружинин и Лонгинов читали свои юмористические, превосходными стихами написанные, карикатурные поэмы.
Александр Васильевич Дружинин
