Цитаты на тему «Писатель» - страница 15
Раз выходят книжки, положение дел в фантастике нормальное. Писатели будут так писать, пока плоды такого труда удается продавать. Зачем обтачивать гайку до седьмого класса точности, если скушают третий. Это же индустрия, и развивается процесс по законам индустрии. К тому же, не будем забывать закон Старджона: 90% чего бы то ни было - д..рьмо. Великих писателей не может быть много, но их не будет вообще, если не станет писателей средних. На почве, удобренной навозом, произрастают крепкие растения. Наша професия хороша тем, что всегда остается надежда на будущее. Не поняли автора сейчас, поймут в следующих поколениях. Великий писатель - звание посмертное. Разве был Шекспир при жизни великим? И наоборот, сколько было великих, увенчанных многочисленными наградами? Где они сейчас? И кто их помнит?
Николай Михайлович Романецкий
Клиффорд Д. Саймак был самым обаятельным из писателей Джона В. Кэмпбелла. И одно время он был очень плохим писателем, автором книги «Космические инженеры» .
Но Кэмпбелл что-то разглядел в нём, или он что-то разглядел в Кэмпбелле, и мало-помалу поднялся на ноги, приложив поистине героические усилия.
в его теле не было ни одной злой косточки, и это видно по его работе. Он был украшением жанра...
Клиффорд Дональд Саймак
... привлекательное мальчишество живёт, обязано жить в сердце каждого фантаста, непреодолимое желание поиграть с читателем и с самим собой в увлекательную игру: действительно, сухому педанту в этой сфере делать нечего.
У большого писателя и мысли всегда будут большими, в какую бы форму он их ни облёк.
Умение вызывать симпатии к положительным персонажам - завидная черта англо-американской фантастики, хотя то же самое можно сказать о любой талантливой беллетристике. Во второсортном сочинительстве, образцы которого с готовностью демонстрирует нам отечественная полиграфия, некоторые признаки жизнеподобия в лучшем случае проявляют как раз отрицательные личности.
Аркадий и Борис Стругацкие
Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни. Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
Александр Александрович Фадеев
Прийти бы ему попозже, когда вода понизится, а рента повысится. Там в ковчеге, небось, сохранились про него две-три торжествующие свиньи, которые теперь поневоле «Русское Слово» читают и правительство бранят, а как «все кончится» ― выйдут, встряхнутся, расплодятся, и вместе с комфортабельными кушетками, комфортабельными женами и комфортабельным Богом ― потребуют себе и комфортабельную литературу. Вот тогда бы прийти Дорошевичу. Чуть отхлынет вода... На Западе, где она уже отхлынула, ― установились такие удобные, можно сказать, портативные писатели, как Джером, Конан Дойль, Рейдер Хаггард, а у нас в этом смысле всегда был большой изъян.
Генри Райдер Хаггард
Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!» Если же, несмотря на такую экзекуцию, оный младенец станет проявлять писательские наклонности, то следует попробовать ласку. Если же и ласка не поможет, то махните на младенца рукой и пишите «пропало». Писательский зуд неизлечим.
Антон Павлович Чехов
В какой стране будет жить нынешняя молодёжь, какую родину станут любить наши дети, если мы с равнодушным молчанием будем глядеть, как отрывают от тела России чудом ей данного и сохранённого великого писателя? А может, и молчать не будем: единодушно осудим его на собраниях и пойдём домой смотреть телевизоры?
Игорь Ростиславович Шафаревич
Все внешние события разворачиваются вполне логически, укладываясь в привычную схему приключенческого, научно-фантастического романа. Остроумная фантазия Станислава Лема рисует всё более и более удивительные картины, которые сменяют одна другую. И вдруг в какой-то момент начинаешь понимать, что не случайно на титульном листе книги Лема отсутствует традиционный подзаголовок «научно-фантастический роман», что это совсем не роман, а философский или социально-философский трактат и что литература в этом произведении - только внешняя форма произведения, привычная для писателя, что внешний сюжет - нечто второстепенное, а главное-тот «фон», на котором ясно проступают идеи Лема.
В последней части роман-трактат Лема переходит в странную и мрачную аллегорию.
Кирилл Константинович Андреев
