Цитаты на тему «Святой» - страница 12
Самое крутое, что в жизни есть - это дружба. Потому что любовь - это химия. БАЦ, тебя ударит и ты ничего не можешь с этим поделать, ты одержим. А дружба - это святая любовь, ты берёшь на себя обязательства, ты сам выбираешь и ты несёшь это вопреки всему... Проходит время, например, в браке, один другого разлюбил, и больше не так внимателен. Просто потому, что химия ушла. Его не в чем винить. А дружба - она навсегда. Потому, что она не требует ничего лишнего, она не требует страсти, это мудрая любовь. И если беречь, уважать тех, кто рядом с тобой, относиться как к родным... Для меня вот это настоящая любовь, а не то, что живёт три года...
Ольга Маркес
Если б можно было сделать,
Чтоб, в грамматике людей,
Бог дал более согласных
И поменьше запятых;
Чтоб отныне и вовеки,
С разрешения судьбы,
Существительное имя
Было истина у всех,
С прилагательным - святая
И с числительным - одна,
Без пустых местоимений,
И без грозных падежей!
Чтоб наречье было просто,
Как наречие детей,
Без страдательных глаголов,
Без предлогов, без прикрас;
Чтоб союз и был союзом,
А не вывеской одной,
Без условного уж если б,
И холодного или;
Чтоб святое междометъе
Вылетало от души,
А не так, как ныне в свете!..
Алексей Васильевич Тимофеев (1812)
А. когда-то заметил:
Есть понятия римские - и есть иерусалимские. Других нет.
И добавил: да не будет же Иерусалим побежден!
Он думал о христианстве, конечно: о том, почему «заповедь новая» была действительно новой, и о том, что без неё мир груб и пуст, - хотя бы никто ни во что уже не верил, хотя бы осталось у людей только немного чутья, понимания и памяти. Да не будет же Иерусалим побежден! Загадочность «еврейского вопроса» в том, что вместе с мировым пожаром, который евреи зажгли, родилось и мировое сердце. Без их вклада мир не то что пресен – мир чёрств. Наша святая Русь в лучшие свои моменты перекладывала на мягкий славянский лад старые, чудные, вдохновенно-дикие еврейские песни и забывала, что сложила их не она.
Георгий Викторович Адамович
...что видим в «дико вдохновенных» излияниях Батюшкова?
Мелькнула, передав свой привет из уже близкого ему будущего, тень Авксентия Поприщина: «наш друг Наполеон» – наподобие «испанского короля», мании гоголевского сумасшедшего. Кесарь, превратившийся в косаря... Святого! Откуда коса? Из Апокалипсиса? Впрочем, договорились не вникать в происхождение стихотворных реалий... В общем, Кесарь – косарь, по бессмысленной, а вернее, над-смысловой логике созвучий – это тоже перекличка с чем-то более поздним, с поэтикой, которая перестанет чураться эффектного каламбура; с той поэтикой, что впервые ярче всего явится в Бенедиктове, продолжится Северяниным, выродится в Вознесенском... Хотя самая цепкая ассоциация – Хлебников, кого, к слову сказать, не могу не вспомнить, говоря о Глазкове.
Владимир Григорьевич Бенедиктов
На самом деле Бахчанян работает в жанре, который можно назвать просто «бахчанян».
Как ни странно, гротескный мир бахчаняновских острот часто куда более похож на реальность, чем самое старательное её копирование. Какой-нибудь каламбур, построенный на незатейливом звуковом сходстве, вдруг открывает бездну смысла. А всё потому, что Бахчанян точно называет явление, присваивает ему меткую этикетку.
Далеко не всегда она справедлива. Часто, как положено гротеску, это одна, причём обратная, сторона медали. С его остротами всегда можно спорить, но, услышав их, невозможно не улыбнуться.
Святого у него действительно немного. Кроме того, он обладает одним крупным недостатком - говорит, что думает. И по ту, и по эту сторону границы. Людей, страдающих таким недугом, любое общество считает лишними. Впрочем, сам Бахчанян полагает, что лишний человек - это звучит гордо.
Александр Александрович Генис
Не было бы скорбей, не было бы и спасения, сказали святые отцы; от скорбей две пользы: первая - усердие к Богу и благодарность от всей души. Вторая - избавляет от суетных попечений и забот. Из святоотеческих писаний видно: они, подобно нам, тоже унывали и малодушествовали, даже испытывали то, что не пожелали предать писанию, чтобы нас, неопытных в духовной жизни, не смутить и не привести в отчаяние. Конечно, Господь попускает быть скорбям, соразмерно нашим силам, кто какие может понести. Они (скорби) нас смиряют; у нас есть какая-то самонадеянность, что мы своими силами хотим преуспевать в духовной жизни, а в скорбях-то и научаемся смирению, что наши усилия без Божией помощи не достигнут цели.
Иоанн (Алексеев)