Цитаты на тему «Мор» - страница 11
Вот я и в Швейцарии, дорогой друг, и, право, теперь не так уж скучаю по морю. Временами озеро удивительно напоминает Средиземное море. Только берега не серые. Краски сочные, неправдоподобно похожие на искусственные. На воде лодки с яркими парусами странной формы. А главное – мягкий, поразительно чистый воздух. Отец от всего этого повеселел и почти не жалуется на головные боли.
Местные жители – занятный народ. У меня был здесь двоюродный брат часовщик, который теперь вдруг оказался в числе первых скрипок в оркестре Женевского театра.
Жду, когда привезут рояль, чтобы снова приняться за «Колокол»; работу над ним я пока прервал. Надеюсь, что мерзкий нарыв на пальце, который выскочил неизвестно почему и причиняет страшную боль, не помешает мне работать.
Морис Равель
Чистейшая американская кровь, - здоров, как бык, - отличного телосложения, - на всём теле ни пятнышка, - ни разу не страдал головной болью или несварением желудка, - аппетит превосходный, - рост шесть футов, - никогда не принимал никакого лекарства, - пьёт одну только воду, - любит плавать в заливе, в реке или в море, - шея открытая, - ворот рубахи широкий и гладкий, - лицо загорелое, красное, - лицо не утончённое или интеллектуальное, но спокойное и здоровое, - лицо естественной особи, - лицо, которое поглощает солнечный свет и встречает дикаря или джентльмена на равных, - лицо того, кто ест и пьёт, дюжего и мускулистого любовника, умеющего крепко обнять, - человека, которого любят и приветствуют все, особенно подростки, мастеровые, рабочие, - вот каков этот Уолт Уитмен, родоначальник нового литературного племени...
Уолт Уитмен
Первая волна сбивает тебя с ног и ты катишься, катишься, катишься, но не захлёбываешься - даже если стараешься захлебнуться... Вторая волна подстерегает тебя, когда пытаешься подняться на четвереньки, и во рту становится солоно, но ты ещё жив - даже если уже готов умереть... Третья волна накрывает тебя с головой, и ты думаешь: это и есть конец, потому что это на самом деле - конец... А четвёртая волна уносит тебя в открытое море, и ты вспоминаешь, что всегда был рыбой.
Макс Фрай
Впрочем, море я не стала бы писать - и не только потому, что оно слишком красиво. Оно ежеминутно меняется, и останавливать его на холсте - это значит, мне кажется, подменять одно время другим. Ведь у художника свое, особенное время, отличающее его от фотографа, который может сделать моментальный снимок. Нет, при виде моря мне хочется не писать, а летать. «Два капитана».
Вениамин Александрович Каверин
Природа – это текст, скрижаль завета, которую данный народ призван прочитать, понять и реализовать в ходе истории. В этой драме является новый актёр – труд, который является создателем культуры на этой земле. Труд работает и в соответствии с природой и в то же время дополняет то, чего не дано стране от природы. Например, в Нидерландах природа отказалась дать достаточно земли народу, и народ трудом осушил море, океан и расширил себе территорию и по вертикали, и по горизонтали благодаря своему труду. Другой пример – Россия. Это страна равнинных степей без значительных гор, так что природа отказала России в вертикали бытия. И в компенсацию за это отсутствие в России в ходе истории выстроилась гора гигантского государства с его громоздким аппаратом, и жизнь страны обрела таким образом вертикальное измерение. Сейчас мы говорим о вертикали власти.
Георгий Дмитриевич Гачев
Рябка так привык, что мы с ним разговаривали, и очень простое он понимал. Спросишь его: «Рябка, где Володя?» - Рябка хвостом завиляет и повернёт морду, куда Володька ушёл. Воздух носом тянет и всегда верно. Бывало придёшь с моря ни с чем, а Рябка ждёт рыбы. Вытянется на цепи, повизгивает.
Обернёшься к нему и скажешь сердито:
- Плохи наши дела, Рябка! Вот как...
Он вздохнёт, ляжет и положит на лапы голову. Уж и не просит больше, понимает.
Когда я надолго уезжал в море, я всегда Рябку трепал по спине и уговаривал, чтобы хорошо стерёг. И вот хочу отойти от него, а он встанет на задние лапы, натянет цепь и обхватит меня лапами. Да так крепко - не пускает. Не хочет долго один оставаться: и скучно и голодно.
Хорошая была собака!
Борис Степанович Житков
... аккорды в хрустале озёрных вод -
Их в чёрном клюве лебедь нам несёт.
А из густых лугов светло и гордо
Летят в долину звучные аккорды
И плавно растекаются по ней.
Свирель поёт отчётливей, звучней, -
Вы счастливы и лучезарны стали...
Все это так; но вот затрепетали
В тех сладких песнях странные грома:
С величием смешалась Мощь сама.
Но ведь, сказать по правде, эти темы -
Дубинки, а поэты-Полифемы
Тревожат ими море. Вечный свет -
Поэзия, ей иссяканья нет.
Тихонько мощь в ней дремлет, и могли бы
Её бровей изящные изгибы
Очаровать. Её не грозен вид -
Она лишь мановением царит.
Хоть родилась от муз, но эта сила -
Лишь падший ангел; вмиг бы своротила
Деревья с корнем; саван, черти, тьма
Ту силу радуют, её сама
Изнанка жизни, тернии питают;
О силе помня, часто забывают
Поэзии живительный итог:
Дать утешенье и ввести в чертог
Высокой мысли.
Джон Китс
Ум веселится, вспоминая Ломоносова. Радуется мысль, соглядая его жизнь и дела. Любо говорить о Ломоносове, и если я скажу звягливо и рогато, ты расскажи чиновно, с церемонией. Кого любишь, о том думаешь, за тем и ходишь глазами ума... Вижу Михайлушку Ломоносова юнгой-зуйком на отцовском судне... Двинская губа только что располонилась ото льда. Промысловые лодьи идут в море. Многопарусная «Чайка» Ломоносовых обгоняет всех. Михайло стоит на корме и дразнит лодейщиков, протягивает им конец корабельного каната ― нате, мол, на буксир возьму. Лодейщики ругаются, а Михайло шапкой машет: «До свиданья, дожидаться недосуг!» Пока жива была маменька-потаковщица, со слезами покидал родной дом. С годами «маменькин запазушник» втянулся в морскую жизнь. Его уму, острому, живому, пытливому, все вокруг казалось чудным и дивным. Сколько спит, столько молчит.
― Татка, у солнца свет самородный?
― На солнце риза царская и корона. То и светит.
― А звезды? Маменька сказывала: лампады ангельские...
― Ну да!
Михаил Васильевич Ломоносов
Как, брег покинув, радуется челн,
Что вновь скользит над голубой пучиной
И, море вёслами обняв, средь пенных волн
Летит, блистая шеей лебединой, -
Так бедуин метнуть с утёса рад
Коня в простор степей открытый,
Где, погрузясь в поток песка, шипят,
Как сталь горячая в воде, его копыта.
Мой конь в сухих зыбях уже плывёт,
Сыпучие валы дельфиньей грудью бьёт.
Пальма тень свою и плод
Мне протягивает тщетно:
Оставляет мой полёт
Эту ласку безответной.
И пальма в глубь оазисов бежит,
Шурша усмешкой над моей гордыней.
Как сладко обнимать красу природы милой!
Я руки с нежностью вперёд простёр,
И мнится мне: от края и до края
Весь мир к своей груди я прижимаю.
В безбрежную лазурь несётся мысль моя,
Все выше, в горние незримые края,
И вслед за ней душа летит и в небе тонет.
Так, жало утопив, пчела с ним дух хоронит.
Адам Мицкевич
Роман - это требующее огромных усилий создание чуда, то есть нечто прямо противоположное тому, чем занимается историческая наука, «великая разрушительница чудес».
Я представляю себе Гюго не как Титана, а как Вулкана, как гнома, кующего железо в большой кузнице, в глубине земных недр... Прежде всего это создатель эффектов, влюблённый в чудовищ: Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», «Человек, который смеётся», - именно эти чудовища создали его книгам успех; даже в «Тружениках моря» весь интерес романа сосредоточен на спруте... У Гюго есть сила, большая сила, и он подстёгивает, перевозбуждает её, - это сила человека, который всегда гуляет под порывами ветра и два раза в день купается в море.
Жюль Мишле
Прямо перед ними, в успокоившемся море, на воде, на голубой поверхности её, лежала радуга. Не в небе, не вертикально, а плашмя, охватив залив, и дальше в открытое море; лежала она, яркая, чистая, словно из воды вышедшая, глубиной омытая, солнцем рожденная. – Чудо, чудо какое! – зашептал Гриша. – Смотрите, первый раз в жизни вижу, прямо на воде лежит! Голомяное пламя – дед говорил! Я не понимал раньше!!!
Дмитрий Геннадьевич Новиков