Цитаты на тему «Раз» - страница 68
В половине двенадцатого ночи (я уже хотела ложиться спать) ― осторожный стук в дверь. Открываю: А. Гингер (поэт, муж Присмановой). Впускаю. Он рассказывает, что живет у себя, выходит раз в неделю для моциона и главным образом когда стемнеет. В доме ― в этом он уверен ― никто его не выдаст. Присманова сходит за «арийку», как и их сыновья. Он сидит дома и ждет, когда все кончится. Мне делается ужасно беспокойно за него, но сам он очень спокоен и повторяет, что ничего не боится.
― Меня святая Тереза охраняет.
Я страшно рассердилась:
― Ни святая Тереза, ни святая Матрёна еще никого не от чего не охранили. Может быть облава на улице, и тогда вы пропали.
Но он совершенно уверен, что уцелеет. Мы обнимаем друг друга на прощание.
Александр Самсонович Гингер
Анжелика дышала полной грудью. Внизу стеной стоял лес. Сосны, голубые кедры, нахохлившиеся ели - всё это мрачное воинство отсюда, сверху, выглядело ковром, сотканным из букетов, гирлянд и причудливых завитков, где перемежались нежные и тёмные тона изумрудной и голубовато-серой зелени. Тропинка снова стала каменистой, и по ней звонко зацокали копыта. Анжелика ослабила поводья и чуть раздвинула колени, сжимавшие бока лошади. И неотступная мысль снова закружилась, подхваченная на этот раз благословенным дуновением ветерка. «Наконец-то мы вместе... Но ведь и в самом деле мы вместе!».
Анн и Серж Голон
Сползла машина с перевала.
И в падях,
Что всегда пусты,
Нас будто всех околдовало -
Мы вдруг увидели цветы!
И разом ахнули ребята,
Нажал водитель на педаль:
Была светла и розовата от тех цветов глухая даль.
И через каменные глыбы,
По чахлым ивовым кустам,
Не в силах потушить улыбок,
Мы побежали к тем цветам.
Студент-геолог, умный парень,
Заспорить с кем-то был готов,
Что, дескать, только в Заполярье
Известен этот вид цветов.
Но порешили, кто постарше,
На спор поставив сразу крест,
Что те цветы, конечно, наши -
Из тульских и рязанских мест год.
Анатолий Владимирович Жигулин
У меня только один раз в жизни был выбор - в 1978 году, когда я понял свою полную бесполезность и ушёл из Дома моделей на Кузнецком мосту, вообще из моды. Потому что я делал коллекции, интересные, замечательные, но люди ничего этого не видели. Всё время конфликт был. Я не мог понять, почему люди не могут носить то, что мы делаем, а вместо этого такая унылая серая одежда вокруг. Сейчас уже могу объяснить. Просто не было необходимости людям дарить радость и индивидуальность. Пусть все будут серыми, никто не выделяется. Я вот выделился - в 65-м меня пригласили, и я сделал коллекцию для Америки. Ушла замечательно. После мне предложили создавать для них коллекцию идей, а они бы отшивали. Западные журналисты тогда статью написали: «Слава Зайцев - это русский Диор».
Тут же у нас появилась статья «60 Диоров». У нас личностей боялись. «Какая Америка? Заткните глотку этому Зайцеву!» - в ЦК партии сказали.
Вячеслав Михайлович Зайцев
Блок и Гумилев ушли из жизни, разделенные взаимным непониманием. Блок считал поэзию Гумилева искусственной, теорию акмеизма ложной, дорогую Гумилеву работу с молодыми поэтами в литературных студиях вредной. Гумилев, как поэт и человек, вызывал в Блоке отталкивание, глухое раздражение. Гумилев особенно осуждал Блока за «Двенадцать». Помню фразу, сказанную Гумилевым незадолго до их общей смерти, помню и холодное, жестокое выражение его лица, когда он убежденно говорил: «Он (т.е. Блок), написав «Двенадцать», вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя». Я возразил, что, независимо от содержания, «Двенадцать», как стихи, близки к гениальности. ― «Тем хуже, если гениальны».
Георгий Владимирович Иванов
Городское безумие. Движение броуновских частиц в замкнутом сосуде выглядит нервным и беспорядочным для отстранённого зрителя, но это не значит, что каждая из частиц не движется, подчиняясь собственной логике и собственному плану. Вот только, не является ли этот план, планом безумца, а эта логика, логикой шизофреника? Не для того ли даются человеку времена катаклизмов, чтобы переосмыслить его цели, пути, и ещё раз подумать о своём предназначении?
Игорь Владимирович Баскин
О державная Царица! Надо только приникнуть к Ее сердцу. Она подскажет вам, как молиться, что делать, куда ходить, как хранить верным завет Господа: держаться Царствия, взыскать любви, любить души, как Он их любит... Прочему не придавать никакой ценности - быть нищим духом. И тогда приложится то, что для внешней церкви смысл жизни: материальное обеспечение, внешний мирный церковный уклад, приход... Но начать надо с духовности - с истинного образа духовных школ: пастырских, отеческих и старческих прежде всего.
Иоанн (Береславский)
Мне не раз доводилось слышать вопрос, является ли Поуп великим поэтом; этот вопрос, на который одни со всей решительностью отвечают отрицательно, а другие - положительно, горячо дискутируется на протяжении многих лет. И вот что странно: ни у кого из спорящих никогда не возникало желания предварительно выяснить, какой смысл вкладывается в слова «поэт» и «поэзия».
Поэзия - это искусство словесного воспроизведения окружающей природы и человеческих мыслей и чувств, воздействующего на наши эмоции и производящего непосредственное наслаждение; причём наслаждение, вызываемое отдельными частями созданной картины, не должно уступать наслаждению, вызываемому всей картиной в целом.
Размер появляется естественно там, где его требует внутреннее движение чувства: предложения сами собой обретают упорядоченность и ложатся на бумагу ритмически оформленными.
Сэмюэль Тэйлор Кольридж
...мимоходом воздав должное гениальности Хлебникова, Чуковский делал неожиданный выверт и объявлял центральной фигурой русского футуризма... Алексея Кручёных. В будетлянском муравейнике, хозяйственно организованном Давидом Бурлюком, всякая вещь имела определенное назначение. Красовавшаяся перед вратами в становище речетворцев навозная куча, на вершине которой, вдыхая запах псины, нежился автор «дыр-бул-щела», высилась неспроста. Это было первое испытание для всех, кого привлекали шум и гам, доносившиеся из нашего лагеря. Кто только не спотыкался об эту кучу, заграждавшую подступ к хлебниковским грезогам и лебедивам! Чуковский растянулся во весь свой рост, верхний нюх Бурлюка ещё раз оправдал себя на деле, а бедный Кручёных, кажется до сих пор не понявший роли, на которую его обрек хитроумный Давид, возгордился пуще прежнего.
Алексей Елисеевич Кручёных