Цитаты на тему «Мой» - страница 65
Брат мой, мне случайно попалось на глаза постановление Сорбонны и письменное требование Омера. Едва ли бывало на свете более чудовищное нагромождение нелепостей и наглости, и мне, признаюсь, непонятно, как вы позволяете торжествовать гидре, которая рвёт вас на куски. Если человек сражён дураками - это, но моему мнению, предел страдания для него. Почему не используете вы каждый миг своей жизни, чтобы, мстя за себя, мстить за человеческий род? Не используя ваш досуг на то, чтобы сообщить миру правду, вы предаёте сами себя.
Клод Адриан Гельвеций
Владимир Корнилов догадался сопоставить два стихотворения, посвященных картине «Боярыня Морозова». «Какой сумасшедший Суриков мой последний напишет путь?» – спросит Ахматова, конечно отождествив себя с непреклонной никонианкой. А Глазков увидит своего двойника в юроде. И скажет, обращаясь к любимой женщине:
Милая, хорошая, не надо!
Для чего нужны такие крайности?
Я юродивый Поэтограда,
Я заплачу для оригинальности.
Самоуничижение? Вот уж нет!
За то, что Глазков
Ни на что не годен,
Кроме стихов, –
Ему надо дать орден.
При том, что сама идея – государственная награда за бесполезность для государства – с точки зрения этого самого государства есть верх сумасшествия. Но сам «орденопросец» как раз на том и настаивает:
Поэзия! Сильные руки хромого!
Я вечный твой раб – сумасшедший Глазков.
Дело, однако, тонкое.
Николай Иванович Глазков
...И когда я увидел наконец во второй раз Рим, о, как он мне показался лучше прежнего! Мне казалось, что будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли. Но нет, это всё не то, не свою родину, но родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня, прежде чем я родился на свет.
...Какая весна! Боже, какая весна!.. Что за воздух!.. Верите, что часто приходит неистовое желание превратиться в один нос, чтобы не было ничего больше - ни глаз, ни рук, ни ног, кроме одного только большущего носа, у которого бы ноздри были величиною в добрые ведра, чтобы можно было втянуть в себя как можно побольше благовония и весны.
Николай Васильевич Гоголь
...Я напоминаю себе старого сумасшедшего живописца, что целыми днями сидел перед вставленным в раму загрунтованным полотном и всем приходившим к нему восхвалял многообразные красоты роскошной, великолепной картины, только что им законченной. Я должен отказаться от той действенной творческой жизни, источник которой во мне самом, она же, воплощаясь в новые формы, роднится со всем миром. Мой дух должен скрыться в свою келью... вот это окно - утешение для меня: здесь мне снова явилась жизнь во всей своей пестроте, и я чувствую, как мне близка её никогда не прекращающаяся суетня. Подойди, брат, выгляни в окно!
Эрнст Теодор Амадей Гофман
...в Нью-Йорке родился Джо (Джозеф) Дассен. Как его называют, «вечный юноша французской эстрады». Он прожил всего 41 год. На мой взгляд, никто, кроме Дассена, не пел на эстраде так проникновенно и трепетно про любовь, как он. Завораживающий бархатно-мурлыкающий голос. Обаятельнейшая внешность. Он поставил себе цель стать более знаменитым человеком, чем его отец ― кинорежиссер Жюль Дассен. И он добился своего, но какой ценой! Ценой разорванного сердца. Не все было благополучно у певца Елисейских полей в личной жизни. Первый брак с Иветт Мариз развалился (они поженились 18 января 1966 года), второй с Кристиной Дельво (бракосочетание 14 января 1978 года) тоже потерпел крах, хотя они и пламенно любили друг друга. Но постоянные гастроли, концерты, поклонницы ― не очень хорошая основа для семейного счастья. И Джо Дассен «сгорел», как свеча. Остались песни. Волнующие песни про вечную любовь...
Джо Дассен
В невинной синеве открыта глубь небес.
Но серая земля влечёт мой взор склонённый.
Я еду по тайге, пожаром опалённой,
И страшен мне в дыму погибший лес.
Обуглены тела поверженных стволов,
Скелеты чёрных рук на высохших лесинах.
Бугры кочарника в болотистых низинах,
Как жуткие ряды отрубленных голов.
И петли чёрные изогнутых корней,
Как чёрных мёртвых змей зловещие сплетенья,
Гнездятся по тропе в тисках окочененья,
Впиваяся в золу, скрываяся под ней.
Невинен голубой высокий свод небес,
Но серая земля влечёт мой взор склонённый;
Я еду по тайге, пожаром опалённой,
Где в муках погибал объятый дымом лес.
Пётр Людовикович Драверт
Я пел с малых лет, где-то с четырех-пяти. Но, помню, мне это запрещали, потому что я сильно орал и попросту портил песни, которые пели мои родственники и соседи. Мне говорили: "Молчи". У меня тогда не было слуха. А на Украине песни такие, где нужно красивое многоголосье, умение петь в терцию. Наверное, только в десятилетнем возрасте у меня начал складываться слух. И голос, слава Богу, не сломался, сохранился после взросления. На Украине очень много прекрасных голосов. И в этом огромном количестве голосов мало кто может сказать себе: "Я точно смогу стать певцом". Я пел в самодеятельности. Потом по воле судьбы попал в военный ансамбль Белоруссии. Постепенно начал замечать, что мое пение людям действительно нравится. А потом уже осознал, что это моя судьба.
Ярослав Александрович Евдокимов
Но поставьте только раз этот вопрос: «А почему нельзя?» - и аксиомы рухнут. Ошибочно думать, будто аксиома есть очевидность, которую «не стоит» доказывать, до того она всем ясна: нет, друг мой, аксиомой называется такое положение, которое немыслимо доказать; немыслимо, даже если бы весь мир взбунтовался и потребовал: докажи! И как только вопрос этот поставлен - кончено. Эта коротенькая фраза - всё равно что разрыв-трава: все запертые двери перед нею разлетаются вдребезги; нет больше «нельзя», всё «можно»; не только правила условной морали, вроде «не украдь» или «не лги», но даже самые безотчётные, самые подкожные (как в этом деле) реакции человеческой натуры - стыд, физическая брезгливость, голос крови - всё рассыпается прахом.
Владимир Евгеньевич Жаботинский