Цитаты на тему «Года» - страница 9
После тридцати все мы одеваемся плотной броней: пережив несколько любовных катастроф, женщины бегут от этой опасности, встречаясь с надёжными пожилыми олухами; мужчины, также опасаясь любви, утешаются с «лолитами» или проститутками; каждый сидит в своей скорлупке, никто не хочет оказаться смешным или несчастным. Ты скорбишь о том возрасте, когда любовь не причиняла боли. В шестнадцать лет ты ухаживал за девчонками, бросал их (или они бросали тебя) и не маялся никакими особыми комплексами: раз-два и дело в шляпе. Так отчего же с годами всё это приобретает такое значение? По логике вещей, должно быть наоборот: драмы в отрочестве, пустяки - после тридцати. Но, увы! - не получается.
Фредерик Бегбедер
Часто удивляет дешевизна в нашей стране некоторых бытовых вещей, о цене которых узнаёшь неожиданным образом или, если хотите, путём. Имею в виду чашки, тарелки, графины, наволочки или матрацы. Узнаю я их цену в ресторанах или гостиницах, когда чего кокнешь или прожжёшь. И каждый раз удивляюсь - дешёвка! А ведь годами прозябаешь дома с разбитой чашкой или с графином, у которого давно горлышко треснуло, а пробка потерялась. И в голову не придет сходить в посудную лавку и тряхнуть мошной на три или там даже пять рублей, ибо тебе не трёшка мерещится, а минимум сотняга убытков. Недавно в дорогом ресторане перевернул целиком стол на очередного своего режиссёра-экранизатора. И обошлось все удовольствие в жалкий четвертак...
Виктор Викторович Конецкий
И особенно о тех, что пришли в литературу после 1920 года, то есть вне России. К ним относятся как Набоков, так и Ладинский, Присманова и Кнут, Смоленский и Злобин, Поплавский и я сама. Большинства из них уже нет в живых, называть их «молодыми» сейчас невозможно, но тогда, в двадцатых, тридцатых годах, они были молоды и они не прошли незамеченными. Их тоже прикончил Сталин, только не в концлагерях Колымы ― иначе.
Анна Семёновна Присманова
Я вспоминаю, как активно в 90-91-х годах, какие визиты каких президентов были в Украину, как предостерегали, что не дай Бог Украина выйдет из нового нового обновленного Советского Союза. "Вы же понимаете, мы ядерное оружие не соберем, это угрозы, ядерный терроризм, традиционно кража пойдет российская, где вытащат те ракеты, где обогащенный материал появится, в исламских и других странах опасных". Пережили. Оказывается, дали хороший ответ, вышли в ядерную дисциплину, урегулировали международными процедурами.
Виктор Андреевич Ющенко
Разве может быть свобода научного поиска у церковных историков, когда «правильные» ответы для них уже заранее готовы? Кто из них дерзнёт усомниться в истинности «руководящих и направляющих» документов Архиерейских соборов? Ведь если церковные историки, как прихожане РПЦ, будут не согласны с этими документами, это будет означать, что они сознательно выступили против «соборного разума Церкви». Со всеми вытекающими отсюда дисциплинарными последствиями и церковно-каноническими прещениями. Соответственно церковными историками и начала создаваться не научная история Церкви XX века (особенно первой его трети), а «священная история» РПЦ, основывающаяся в первую очередь не на исторических фактах, а на определениях Архиерейских соборов. И неудивительно, что к середине 2000-х годов обнаружились значительные расхождения в результатах светских и церковных историков, занимающихся исследованиями одних и тех же, по существу, научных проблем.
Михаил Анатольевич Бабкин
Старик болен, простужен, лежал злой. У него был молодой поэт, только что из Тифлиса, Тамамшев ― а потом Юрий Верховский. Сологуб говорил, что писатель только к ста годам научается писать. «До ста лет всё только проба пера» . За чаем он очень насмешливо отнесся к стихам Ю. Верховского. Говорил, что они подражательны, и про стихотворение, в котором встречается слово «глубокий», сказал: «Это напоминает «вырыта заступом яма глубокая»; хотя кроме этого слова ничего общего не было.
Верховский ― нудный человек, говорит все банальные вещи. Он совсем раздавлен нуждою, работает для «Всемирной», но ему не платят, а в доме живет свояченица без места и т. д. О свояченице он говорит «мояченица».
Юрий Никандрович Верховский
Утро. Улица. Оглушение гораздо большее, чем в Париже: там ― иная ширина. Вопли распродаж. Беснование товаров, цифр. Кино. Неоновый вопль. Тошно уже от фотографий: шприц, воткнутый в ляжку. Слишком большое всё: груди, буквы, пистолеты. Рок-н-ролл. Девка в тигровом трико. Вокруг давка парней, обнажённых до пояса. Груди, мяса, ляжки, кулаки, мышцы. Ненависть к такому кино. ⟨...⟩
Зажгли неоновый свет. Порт. Разведение моста. Портовые кварталы ― «запрещённая полицией» проституция. Проституция 20-х годов ― крикливая, вульгарная. Здесь ― мёртвые, неподвижные маленькие клеточки среди чёрных улиц. Блестит мокрая мостовая. Среди черноты освещённые мёртвым неоновым светом окошки ― в каждом мёртвое лицо. Страшная парикмахерская кукла. Неподвижная. Не смотрящая на вас. Энсор! И опять чёрные закоулки, повороты. Мадонна с младенцем на обшарпанной стене. «Чайки умирают в гавани»! История городов. Некогда редко пользовали числа и совсем редко номера. Дома не имели номеров ― они имели лицо.
Григорий Михайлович Козинцев