Цитаты на тему «Сорок» - страница 3
(Насмешливо.) А вы знаете, что украинский язык привнесён с Венеры? Не знаете, нет? С Венеры! Это доказали украинские учёные. И в учебниках написано об этом. А о том, что украинской нации сто сорок тысяч лет? Кроманьонцам, правда... до пятидесяти (учёные считают). Но это кроманьонцам. А украинской нации - сто сорок!
Григорий Витальевич Кваснюк
Я не успел оглянуться - мне уже сорок. Скоро внуки. Не успеем оглянуться - мы в постели, на нас смотрят и думают: «Скорей бы он освободил жилплощадь». Мы можем гордиться только моментами, когда мы можем честно смотреть в глаза друг другу, когда мы делаем что-то достойное».
Алексей Анатольевич Навальный
У русских, у польских, у немецких детей есть родной быт, полный интимной, уютной прелести, есть традиции, формирующие, скрепляющие характер, есть прекрасные праздники, ёлка и Пасха, на которых потом, через сорок лет ласково будет останавливаться память. У еврейских детей в прежних поколениях это всё тоже было: особый лад жизни, красивый, как всё, что исторически сложилось и утрамбовалось, прекрасная невеста - суббота в огнях благословлённых свечек, белый седер Пасхи, весёлый сладкий Пурим с его трещётками, праздник Кущей, когда сами строили шалаш и после в нём обедали.
Владимир Евгеньевич Жаботинский
Во-первых, мы опираемся на церковное предание и церковную образовательную традицию, которая восходит к самым первым векам христианской истории. Во-вторых, важное значение имеет современный опыт катехизации, в связи с которым перед нами встает множество вопросов - иногда неудобных, которые не принято задавать или на которые церкви редко приходилось отвечать. Традиция катехизации, развитая в нашем братстве, существует уже более сорока лет, и за подобный срок, хочешь не хочешь, становишься обладателем определенного опыта, который выверяется практикой жизни и научными разработками. В-третьих, мы базируемся и на том опыте образования, который накапливается в самых разных странах и православных церквах. В одном месте хорошо одно, в другом - другое.
Георгий Серафимович Кочетков
Смерть я видел очень много. Я пятнадцать лет работал врачом, из которых пять лет на войне или во французском Сопротивлении. После этого я сорок шесть лет прожил священником и хоронил постепенно целое поколение нашей ранней эмиграции; так что смерть я видел много. И меня поразило, что русские умирают спокойно; западные люди чаще со страхом. Русские верят в жизнь, уходят в жизнь.
Антоний Сурожский
Я занялась журналистикой в конце девяностых, когда мне уже было под сорок... в девяностые мы оказались тут [в Ванино], на краю земли. Здесь меня пригласили работать в редакцию, и я решила: все, хватит. Потом мужа опять перевели, а я осталась в Ванино: моя мечта только-только начала осуществляться, и я уже не могла снова все бросить.
Татьяна Александровна Седых
Насчёт возвращения в Израиль. Где же ещё быть еврею? Мы начинали там с Авраамом, Исааком и Иаковом. Ничего хорошего. Первый раз мы вернулись с Моисеем и немного таки там пожили - пока нас не вышвырнули вавилоняне. Потом нас привел Зоровавель, но Тит сжег Храм, и римляне заставили нас снова уйти. Две тысячи лет странствий по миру дали нам всего-навсего Спинозу, Маркса и Эйнштейна, Фрейда и Шагала, и мы сказали: достаточно так достаточно, обратно в Израиль. И вот мы вернулись с Бен-Гурионом, Хаимом Вейцманом и остальными. Пару веков всё шло нормально. Приходилось беспокоиться только из за сорока миллионов арабов, мечтавших нас убить.
Уильям Тенн
Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером, из них сорок два я боролся под знаменем марксизма. Если бы мне пришлось начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок, но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом... Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.
Лев Давидович Троцкий
Я был в Париже; мы устроили вечер памяти Брюсова. Когда человек умирает, вдруг его видишь по-новому ― во весь рост. Есть у Брюсова прекрасные стихи, которые кажутся живыми и ныне. Может быть, над его колыбелью и не было традиционной феи, но даже если он не родился поэтом, он им стал. Он помог десяткам молодых поэтов, которые потом его осуждали, отвергали, ниспровергали. При первой нашей встрече Брюсов заговорил о Наде Львовой ― рана оказалась незажившей. Может быть, я при этом вспомнил предсмертное стихотворение Нади о седом виске Брюсова, но только Валерий Яковлевич показался мне глубоким стариком, и в книжку я записал: «Седой, очень старый» (ему тогда было сорок четыре года). Записал я также: «Жизнь у него на втором плане», ― может быть, думал при этом о Наде, может быть, о революции; но уже наверно помнил его слова о том, что «всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов.».
Илья Григорьевич Эренбург
Бритый стройный старик всегда немножко старинен, всегда немножко маркиз. И его внимание мне более лестно, больше меня волнует, чем любовь любого двадцатилетнего. Выражаясь преувеличенно: здесь чувство, что меня любит целое столетие. Тут и тоска по его двадцати годам, и радость за свои, и возможность быть щедрой - и вся невозможность. Есть такая песенка Беранже:
Взгляд твой зорок
Но тебе двенадцать лет,
Мне уж сорок.
Шестнадцать лет и шестьдесят лет совсем не чудовищно, а главное - совсем не смешно. Во всяком случае, менее смешно, чем большинство так называемых «равных» браков. Возможность настоящего пафоса.
Марина Ивановна Цветаева
