Цитаты на тему «Она» - страница 43
Библиографам известны роскошные издания, которые в конце прошлого века печатались в селе Рузаевке, Писарскаго уезда, Пензенской губернии, в собственной типографии Рузаевского помещика Струйскаго, которой предавал в ней тиснению преимущественно собственные свои стихи, составившие даже целый том и отличавшиеся отсутствием всякаго таланта и теми красотами, какие находятся в творениях Тредьяковскаго. В Чертковской библиотеке есть несколько этих изданий, составляющих большую библиографическую редкость. Факт существования такого отчаянного метромана, жившего в глуши и тратившего значительные суммы на устройство и содержание в захолустье одной из лучших современных ему типографий, для удовольствия печатать в ней свои вирши, очень любопытен».
Михаил Николаевич Лонгинов
Он был заметной фигурой среди военных; но обладал ограниченностью солдата. Я говорил с ним обо всем, о чем только можно разговаривать; темы были многочисленными и разнообразными; но не склонялись ни к политике, ни к религии, ни к какому-либо разделу социологии. Нет примера лучше, чем русская революция, с ее необычайными новыми ориентирами в политической науке и в образовании, такими существенными, что сторонники всех политических направлений жадно расспрашивали меня о ней, поскольку я посетил Россию, но Лоуренс никогда не упоминал ее при мне. О любом незначительном начальнике, который развязывал драку, будь то в Марокко против Испании или в Сирии против Франции, он говорил со страстным интересом, основанным на законах стратегии и его шансах на успех; но он как будто не знал о существовании Ленина, или Сталина, или Муссолини, или Ататюрка, или Гитлера.
Томас Эдвард Лоуренс
Как, брег покинув, радуется челн,
Что вновь скользит над голубой пучиной
И, море вёслами обняв, средь пенных волн
Летит, блистая шеей лебединой, -
Так бедуин метнуть с утёса рад
Коня в простор степей открытый,
Где, погрузясь в поток песка, шипят,
Как сталь горячая в воде, его копыта.
Мой конь в сухих зыбях уже плывёт,
Сыпучие валы дельфиньей грудью бьёт.
Пальма тень свою и плод
Мне протягивает тщетно:
Оставляет мой полёт
Эту ласку безответной.
И пальма в глубь оазисов бежит,
Шурша усмешкой над моей гордыней.
Как сладко обнимать красу природы милой!
Я руки с нежностью вперёд простёр,
И мнится мне: от края и до края
Весь мир к своей груди я прижимаю.
В безбрежную лазурь несётся мысль моя,
Все выше, в горние незримые края,
И вслед за ней душа летит и в небе тонет.
Так, жало утопив, пчела с ним дух хоронит.
Адам Мицкевич
В нас под кровлею отеческой
Не запало ни одно
Жизни чистой, человеческой
Плодотворное зерно.
Будь счастливей! Силу новую
Благородных юных дней
В форму старую, готовую
Необдуманно не лей!
Жизни вольным впечатлениям
Душу вольную отдай,
Человеческим стремлениям
В ней проснуться не мешай.
С ними ты рожден природою -
Возлелей их, сохрани!
Братством, Равенством, Свободою
Называются они.
Возлюби их! на служение
Им отдайся до конца!
Нет прекрасней назначения,
Лучезарней нет венца.
Будешь редкое явление,
Чудо родины своей;
Не холопское терпение
Принесёшь ты в жертву ей:
Необузданную, дикую
К угнетателям вражду
И доверенность великую
К бескорыстному труду.
С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой...
Николай Алексеевич Некрасов
Грелку захлестнули эмоции, её пригласили в постель к Королю и Королеве!
она запела:
Пой, веселись! Возрадуйся, грелка,
Что мягка и толста и полна теплоты;
Да кипит в ней вода, и она, как сиделка,
Пусть хранит ваш покой и спасает от тьмы.
Пусть за окнами вьюга, метель, непогода -
Король с Королевой забудут невзгоды,
Когда тёплая грелка, мурлыча, как кошка,
Уляжется в их королевские ножки.
Кэтрин Патерсон
Будто солнце вышло из-за туч, так стало светло. Внизу Имандра, на которой теперь выступает много островов, за ней ― горы Чуна-тундра с белыми полосами снега, будто рёбрами. Внизу лес, а тут тундра, покрытая жёлто-зелёным ягелем, как залитая лунным светом поляна. Ягель ― сухое растение. Оно растёт, чтобы покрыть на несколько вершков скалы, лет десять. И вот этой маленькой берёзке, может быть, уже лет двадцать ― тридцать. Вот ползёт какой-то серый жук; вероятно, он тоже без крови, без соков, тоже не растёт.
Михаил Михайлович Пришвин
Взгляните ещё раз на эту точку. Это здесь. Это наш дом. Это мы. Все, кого вы любите, все, кого вы знаете, все, о ком вы когда-либо слышали, каждый когда-либо существовавший человек прожил свою жизнь на ней. Все наши радости и страдания, тысячи самоуверенных религий, идеологий и экономических доктрин, каждый охотник и собиратель, каждый герой и трус, каждый созидатель и разрушитель цивилизаций, каждый король и крестьянин, каждая влюблённая юная пара, каждая мать и каждый отец, каждый подающий надежды ребёнок, каждый изобретатель и путешественник, каждый духовный учитель, каждый продажный политик, каждая «суперзвезда», каждый «верховный лидер», каждый святой и грешник в истории нашего вида жили здесь - на этой пылинке, зависшей в лучах солнечного света.
Карл Саган
«Ибо написано в «Книге пути»: тридцать спиц образуют колесо повозки, но только пустота между ними делает движение возможным. Лепят кувшин из глины, но используют всегда пустоту кувшина..., пробивают двери и окна, но только их пустота даёт комнате жизнь и свет. И так во всём, ибо то, что существует – есть достижение и польза, но только то, что не существует – даёт возможность и пользы, и достижения. Музыка Сати – музыка полезная для всех, кто её не может найти здесь. Она лишена поверхности, в ней насквозь видны мысли»...
Эрик Сати