Цитаты на тему «Родной» - страница 5
Сын неги и веселья,
По музе мне родной,
Приятность новоселья
Лечу вкусить с тобой;
Отдам поклон Пенату,
А милому собрату
В подарок пук стихов.
Вхожу в твою обитель:
Здесь весел ты с собой,
И, лени друг, покой
Дверей твоих хранитель.
А ты, мой друг-поэт,
Храни твой дар бесценный;
То Весты огнь священный;
Пока он не угас -
Мы живы, невредимы,
И Рок неумолимый
Свой гром неотразимый
Бросает мимо нас.
Но пламень сей лишь в ясной
Душе неугасим.
Константин Николаевич Батюшков
Залез Муравей на березу. Долез до вершины, посмотрел вниз, а там, на земле, его родной муравейник чуть виден.
Муравьишка сел на листок и думает: «Отдохну немножко - и вниз».
У муравьев ведь строго: только солнышко на закат, - все домой бегут. Сядет солнце, - и муравьи все ходы и выходы закроют - и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.
Солнце уже к лесу спускалось.
Муравей сидит на листке и думает: «Ничего, поспею: вниз ведь скорей».
А листок был плохой: желтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.
Несется листок через лес, через реку, через деревню.
Летит Муравьишка на листке, качается - чуть жив от страха. Занес ветер листок на луг за деревней да там и бросил. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.
Виталий Валентинович Бианки
Ум веселится, вспоминая Ломоносова. Радуется мысль, соглядая его жизнь и дела. Любо говорить о Ломоносове, и если я скажу звягливо и рогато, ты расскажи чиновно, с церемонией. Кого любишь, о том думаешь, за тем и ходишь глазами ума... Вижу Михайлушку Ломоносова юнгой-зуйком на отцовском судне... Двинская губа только что располонилась ото льда. Промысловые лодьи идут в море. Многопарусная «Чайка» Ломоносовых обгоняет всех. Михайло стоит на корме и дразнит лодейщиков, протягивает им конец корабельного каната ― нате, мол, на буксир возьму. Лодейщики ругаются, а Михайло шапкой машет: «До свиданья, дожидаться недосуг!» Пока жива была маменька-потаковщица, со слезами покидал родной дом. С годами «маменькин запазушник» втянулся в морскую жизнь. Его уму, острому, живому, пытливому, все вокруг казалось чудным и дивным. Сколько спит, столько молчит.
― Татка, у солнца свет самородный?
― На солнце риза царская и корона. То и светит.
― А звезды? Маменька сказывала: лампады ангельские...
― Ну да!
Михаил Васильевич Ломоносов
Когда говорят (и пишут) о завоевании царской Россией Грузии, Азербайджана, Бухары, Хивы и других самостоятельных народов и государств, то указывают на объективно прогрессивное значение этих завоеваний, признавая в то же время (как бы нехотя), что политика царской России имела захватнически-империалистический характер. С таким же основанием можно было бы говорить о прогрессивном значении для Индии захвата ее англичанами, или для Алжира - Францией. Этого, однако, не утверждают. Почему? Только потому, что в первом случае носителем грабительского колониализма была «родная Россия», а в остальных случаях - французы, англичане, которых следует судить по всей строгости законов «гуманности» и прочего лицемерного словоблудия.
Михаил (Мудьюгин)
[Можно выделить две области внешнего по отношению к познающему «я» мира - «рациоидную» и «нерациоидную», не совпадающие с понятиями «рациональный» и «иррациональный».] «Рациоидная» область охватывает в общем и целом всё поддающееся научной систематизации, сводимое к закону и правилу, следовательно, в первую очередь физическую природу. Факты в пределах «нерациоидной» области не дают себя приручить, законы напоминают сито, события не повторяются, они неограниченно изменчивы и индивидуальны. Это область реактивности индивида, направленной на мир и других индивидов, область ценностей и оценок, этических и эстетических отношений, область идеи. Это и есть родная область поэта, домен его разума. [ Писатель, (если он не «декадент»), подходит к своему «нерациоидному» материалу с рациональным инструментарием. Ведь «нерациоидное» - лишь своеобразная сфера проявления всеобщих закономерностей, более сложная, полная отклонений и опосредований.].
Роберт Музиль
Но где ж, Тоскана, где три брата кровных?
Где Дант, Петрарка? Горек твой ответ!
Где тот рассказчик ста новелл любовных,
Что в прозе был пленительный поэт?
На родине им даже бюстов нет!
Иль мрамора в Тоскане не хватило,
Чтобы Флоренция сынов своих почтила?
Неблагодарный город! Где твой стыд?
Как Сципион, храним чужою сенью,
Изгнанник твой, вдали твой Данте спит,
и лавр носил Петрарка не родной -
Он, обучивший сладостному пенью
Всех европейских бардов, - он не твой,
Хотя ограблен был, как и рождён, тобой.
Франческо Петрарка
Вы собирались когда-то, другь мой, писать «Опроверженіе язычества», непремѣнно примите меня въ сотрудники. Я обуреваемъ обличительною яростью и съ нескрываемымъ удовольствіемъ припоминаю стихи В. Иванова:
Дулъ вѣтеръ, осыпались розы,
Склонялся скорбный кипарисъ...
Обнажены роптали лозы:
«Почилъ великій Діонисъ».
И съ тризны мертвенно-вакхальной
Мы шли туманны и грустны,
И былъ далекъ земли печальный
Возвратъ языческой весны.
Не «почилъ», a яросто истуканъ его расколотили и оттуда выбѣжали гнѣздившіеся тамъ мыши и тараканы. Да будетъ воля Божія какъ на небѣ, такъ и на любимой и родной землѣ, но «языческой весны» ей не нужно.
...Отъ язычества празднуется Новый Годъ, но 1-го января поминается какъ бы намѣренно церковью Василій Великій, эта «молнія проповѣданій», «труба Божественнаго грома», «свѣтоносный таинникъ Христовъ Василій».
Юрий Ананьевич Сидоров