Цитаты на тему «Судьба» - страница 35
Конечно, в боксёрском закулисье есть свои грязные игры - это, в первую очередь, дорогой бизнес, а уже во вторую - спорт. Вокруг него крутится очень много нечестных людей, не каждый боксёр может найти себе хорошего промоутера и менеджера. Поэтому я благодарен судьбе, что она свела меня с менеджером Эгисом Климасом, который организовал мне 18 боёв без гарантий, что отобьёт деньги. Он меня кормил, одевал, снимал жильё, он мне как отец. Эгис и сейчас волнуется, когда я лечу в Россию. Просит, чтобы я никуда не лез, не распускал руки. Я и сам понимаю, что кулаки - мой хлеб, нужно их беречь.
Сергей Александрович Ковалёв (боксёр)
Лоуренс был одним из тех людей, чей темп жизни выше и более интенсивен в сравнении с тем, что принято считать нормой. Он находился не совсем в ладу с нормой. Ярость Мировой Войны привела жизнь к стандартам Лоуренса. Я часто задавался вопросом, как бы это отразилось на судьбе Лоуренса, если бы Война продолжалась в течение еще нескольких лет. Земля дрожала от гнева сражавшихся сторон, все находилось в движении. И не было ничего невозможного. Лоуренс мог бы воплотить в жизнь мечту молодого Наполеона о завоевании Востока; он бы, возможно, вступил в Константинополь в 1919 или 1920 во главе объединенных племен Малой Азии и Аравии. Но штормовой ветер прекратился также внезапно, как и возник. Небеса были ясными; колокола перемирия прозвучали. Человечество, облегченно вздохнув, вернулось к своей обычной, нежно лелеемой жизни, и Лоуренса оставили двигаться дальше в одиночку, в другом самолете и на другой скорости.
Томас Эдвард Лоуренс
...мы никогда не смеялись по национальным признакам. Сценарная группа «Наша Russia» - это Гарик Мартиросян, армянин, я - еврей, Валера Магдьяш, играющий Джамшуда, молдаванин. Слава Дусмухаметов, который писал с нами сценарий фильма «Наша Russia. Яйца судьбы», - казах. Алексей Ляпоров, один из авторов программы, вообще русский, бывает же такое!
Семён Сергеевич Слепаков
Никогда он не ошибался в выборе рукописей . Ошибся он один раз, зато сильно, нехорошо и нерасчётливо ошибся, с повестью Достоевского «Село Степанчиково», которая была точно слаба, по которую тот привёз с собой из ссылки и которую редактор «Современника» уже по одному этому обязан был взять.
- Достоевский вышел весь. Ему по написать ничего больше, - произнёс Некрасов приговор - и ошибся . Он только делался «весь».
Печальный случай этот имел и последствия печальные. Что «Современника» добровольно потерял те перлы, которые могли украсить его книжки, ещё горе не особенное: он подбирал их в изобилии . Но в судьбе Достоевского, разбитого каторгой, больного падучей болезнью, озлобленного, щекотливого и обидчивого, отсюда пошёл поворот, надевший на весь остаток его жизни кандалы нужды и срочного труда... А он только что избавился от других кандалов.
Николай Алексеевич Некрасов
Как о насмешке судьбы я должен известить тебя об успехе новой драмы моей - «Ломоносов». Она была написана в неделю, поставлена в две недели. Люди всех званий бывали по два, по три раза и уверяли, что ничего лучше не видывали. Если в этом странном успехе принадлежит что-нибудь мне, то столько же принадлежит и тебе - я переложил в разговоры «твоего Ломоносова» и в этом воровстве каюсь перед тобою! Отдавая «Ломоносова» на сцену, я просто ждал падения, ибо писал окончание его, посылая начало в типографию. Так чего же надобно? Неужели должно с ума сойти, чтобы угодить людям? В третьем действии плачут, когда у Ломоносова нет гроша на обед и Фриц приносит ему талер - а не знают, что это за несколько дней с самим мною было и что сцена не выдумана...
Николай Алексеевич Полевой
Если б можно было сделать,
Чтоб, в грамматике людей,
Бог дал более согласных
И поменьше запятых;
Чтоб отныне и вовеки,
С разрешения судьбы,
Существительное имя
Было истина у всех,
С прилагательным - святая
И с числительным - одна,
Без пустых местоимений,
И без грозных падежей!
Чтоб наречье было просто,
Как наречие детей,
Без страдательных глаголов,
Без предлогов, без прикрас;
Чтоб союз и был союзом,
А не вывеской одной,
Без условного уж если б,
И холодного или;
Чтоб святое междометъе
Вылетало от души,
А не так, как ныне в свете!..
Алексей Васильевич Тимофеев (1812)
Казалось бы, разные люди, разные судьбы, а вместе с тем их объединяют присущие им общие качества: несокрушимая воля и упорство при достижении поставленной цели, крупный талант организатора творческого коллектива, состоящего из множества конструкторов, исследователей, рабочих, сознание высокой ответственности за свою работу перед Родиной, умение отдать себя безраздельно любимому делу и трудиться, трудиться и еще раз трудиться, ни с чем не считаясь и не покладая рук, всю свою жизнь. И наконец, обязательное для каждого творца нового наличие природных способностей. Сумму всех этих качеств, кстати сказать не столь часто встречающихся в одном человеке, и можно определить как талант конструктора.
Александр Сергеевич Яковлев
Хочу я быть ребёнком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по лесам раздольным,
Качаться на морских волнах.
Не сжиться мне душой свободной
С саксонской пышной суетой!
Милее мне над зыбью водной
Утёс, в который бьёт прибой!
Судьба! возьми назад щедроты
И титул, что в веках звучит!
Жить меж рабов - мне нет охоты,
Их руки пожимать - мне стыд!
Верни мне край мой одичалый,
Где знал я грёзы ранних лет,
Где рёву Океана скалы
Шлют свой бестрепетный ответ!
Я изнемог от мук веселья,
Мне ненавистен род людской,
И жаждет грудь моя ущелья,
Где мгла нависнет, над душой!
Джордж Гордон Байрон
Тогда, когда ни ожесточённые вопли ребяческого самолюбия, ни бессильная брань, ни умышленная лесть, ни безденежное рассылание публике брошюр о своей гениальности, ни даже похвалы в какой-нибудь газете, доступной состраданию при некоторых условиях, не помогут маленькому человеку вырваться из безвестности, назначенной ему судьбою, - осмеянный, изгнанный с литературной арены на самую последнюю ступень её, он всё ещё не может преодолеть злейшего врага своего, собственного самолюбия, и продолжает нередко до самой могилы сочинительствовать...
Леопольд Васильевич Брант
В двадцать лет я считал себя мудрецом, в тридцать стал подозревать, что я не более как глупец. Правила мои были шатки, суждения лишены выдержки, страсти противоречили одна другой.
Я много видел, много читал и успел испытать в жизни почти столько же радостей, сколько и горя. Судьбу и людей обвинял я безразлично. Они действительно были виноваты во многом, но не до такой степени, как это мне воображалось.
В один счастливый день я внезапно сделал сам себе смелый вопрос: не имели ли люди столько же причин жаловаться на меня, сколько я на них? Взглянув беспристрастно на свою жизнь, я, как мне показалось, ясно увидел, что большая часть тех событий, которые я называл несчастьями, были вызваны ошибками с моей же стороны, что я был одурачен моими собственными юношескими увлечениями и что будь во мне поменьше самолюбия и глупости и, наоборот, поболее умеренности и такта, я, наверно, избежал бы многих неприятных положений, о которых одно воспоминание до сих пор обдает меня холодом.
Франциск Родольф Вейсс